Саша рассмеялся.
Искренне, с теми самыми веселыми искорками в ясных глазах и ямочками на щеках. Заразительно и по-настоящему. Так, что мне самой отчего-то захотелось рассмеяться, но я удержала внезапный порыв, однако улыбку сдержать не смогла и позволила ей растянуть губы, вслушиваясь в звучный смех, что проносился по улице эхом.
Несколько прохожих обернулось, но мне было плевать.
Раздражение куда-то делось, и желание накостылять Саше пропало вместе с ним. Как это вечно работало рядом с Воскресенским? Будто по щелчку невидимых пальцев от меня отступали все негативные эмоции. И вот я снова наслаждалась спокойствием вечера и тишиной, которая повисла между нами, едва Саша перестал смеяться. А ему для этого каждый раз нужно было сделать какую-то малость: извиниться, обнять меня, утешить, поддержать, рассмеяться.
Солнечный свет постепенно приобретал медовые оттенки, окрашивал здания, траву, деревья и лица прохожих. Футболка Саши теперь не искрила белизной, а отдавала теплом. И чистая кожа его лица — тоже. Хотелось прикоснуться кончиками пальцев к скуле и провести вниз, но я лишь смотрела, через секунду поймав его взгляд и неожиданно для себя разглядев в нем усталость. Не раздраженную, а больше меланхоличную. Ее хотелось стереть, сорвать, как пленку, с этого взгляда. Она была лишней, пачкающей.
Но Саша все равно улыбнулся. Не через силу, а совершенно искренне — такие вещи всегда заметны. Вопросительно кивнул, как бы спрашивая: «Что?» А я помотала головой: «Ничего».
Почему-то он не отвернулся. Шел, продолжая смотреть на меня. И я тоже не отводила взгляд. Молчание не напрягало. Оно отзывалось умиротворением в душе.
Что было между нами? Что-то ведь точно было.
Но я не успела подумать об этом как следует, потому что Саша вдруг шагнул к газону и присел на корточки. Протянул руку к одной из ромашек — самой большой и распахнутой. С идеальным «солнцем» вытянутых белых лепестков. Осторожно оборвал стебелек и выпрямился, подходя ко мне. Протянул цветок с улыбкой.
— Так и быть, держи, Дюймовочка.
— Что за одолжение? — слабо возмутилась я, но все же приняла ромашку, слегка касаясь его теплых пальцев своими.
— От всей души.
— Одолжение от всей души? — Я выгнула бровь, против воли прижимая цветок к груди. — И почему Дюймовочка?
Саша пожал плечами, а затем вдруг сделал резкий шаг, сокращая расстояние между нами. Теперь я смотрела на него, немного запрокинув голову, и чувствовала тепло его тела.
Ненавязчивый одеколон и корица.
Ромашка отчего-то жгла пальцы. А невысказанный вопрос — язык.
— Что ты делаешь?
— А на что это похоже? — игриво поинтересовался Саша, но я молчала. Пусть он ответит. Сам. Он наверняка обладал способностью читать мысли и в следующий момент все же признался: — Собираюсь поцеловать тебя.
На мою талию легли его ладони, сокращая оставшуюся между нами дистанцию, и он наклонился вперед. Его дыхание коснулось моих губ, и мне захотелось облизать их. А еще податься вперед и повторить вечер воскресенья.
А через два дня сломаться так, что потом придется собирать себя по осколкам.