Хрипотца, в которой плескались нежность и искренность. Дрожь по запястьям, скулам, шее. Поцелуй, до которого одна секунда. Одно движение. Один сантиметр. Один миг на двоих. Мое «нет», которое всегда сдерживало Сашу, но не сейчас. Сейчас я хочу повторить вечер воскресенья. Или чтобы воскресенье — то воскресенье — не наступило вообще. Повернуть время вспять, вернуться, изменить. Чтобы теперь мне не пришлось мучиться сотнями мыслей. Миллионами «а если» и «а вдруг». Бесконечностью «никогда».
Мы никогда больше не встретимся.
Мы никогда друг другу не подходили.
Мы никогда друг друга не хотели понять.
Мы никогда не любили. То есть
Я опустила ресницы. Провела ладонью чуть ниже, собирая капли под пальцами в одну влажную дорожку. Нахмурилась, отворачивая голову, и почувствовала разочарование. Не мое — его. Ломающуюся надежду в громком выдохе, сорвавшемся с его губ.
Во мне же что-то странно потухло. Края тлеют, обугливаются, чернеют и осыпаются рыхлым пеплом. В него руки запустить, лицо, себя всю — и раствориться навсегда.
Я отошла от Саши, убирая ладони с его груди. На несколько секунд поймала его взгляд и усмешку, растянувшую губы. Мы вышли из воды в полной тишине. Я проигнорировала вечерний холод, сковавший каждую мышцу. Хочется обнять себя за плечи, но я только сжала кулаки.
Со стороны доносились крики ребят. Приглушенные, едва слышные — я разобрала их, когда мы с Сашей уже оказались на песке, и вода больше не плескалась от каждого нашего движения.
— Раздевайся, — вдруг скомандовал он.
Я инстинктивно прикрыла себя руками, резко поворачиваясь к нему.
— Что?
— Раздевайся, говорю.
— Ага, еще чего?
Саша дернул бровью. А затем наклонился, поднимая свою футболку с песка, и, отряхнув, протянул ее мне.
— Надевай, пока не простыла. На улице уже прохладно.
Забота?
Он смотрел на меня все еще немного печально, но в голосе слышалась усталость. Глаза спокойные, без извечных хитрых искорок, к которым я так привыкла.
— Что в таком случае наденешь ты?
— Пойду так, чтобы радовать твой глаз.