— Но ведь мы их всех убили.
— В чистилище? Или, точнее, в мире Между? Не надо смеяться. Быть может, некоторые и прошли, но остальные прямо сейчас восстановятся. Раздолбанные, израненные, но сейчас же начнут собираться. Я хочу их перевести. Они мне заплатили, так что я им должен.
— И что с того, что заплатили? Переправь меня! Я тоже тебе заплачу.
— Пока что не заплатил. Вначале они.
— Но ведь ты уже получил свое, похититель душ…
— Это знание тебе, старик, уже не сильно пригодится, но запомни, что у наемников бывает больше чести, чем у идейных фанатиков. Все равно, ты меня не поймешь. Ты ъочешь, чтобы я тебе помог? Тогда сотрудничай. Ты же приказал похоронить меня живьем, сука!
Тот свесил голову и какое-то время молчал. Капитуляция — дело трудное.
— Согласен.
— Иди наверх и сообщи своим коллегам в ночных халатах про ситуацию здесь. А я жду.
Партизаны входили поодиночке, иногда — по двое, подпирая один другого, выглядели они так, будто их сожрал, а потом выблевал тигр.
— Золотых царских свинок, пять, под грушей на поле…
— Ничего у меня нет, пан поручик. Совсем ничего.
— Не беспокойся, парень. Ротмистр уже за вас заплатил.
Продолжалось все это долго.
— Ну что, перевозчик, переправишь меня?
— Обол, старик. Ты обязан оставить тот мир за собой.
— Мои братья поставили на моей могиле Терновый Крест. Знак нашей веры. Он не католический. Он наш. Забери его. Под слоем железа он золотой. Это могила Пресвитера. Золото внутри. В душе. Это символизирует…Возьми его. Он твой.
— Но ведь я никакая не чертова кладбищенская гиена. Не стану я обворовывать твою долбаную могилу, даже если бы там лежал Кох-и-нур. Придумай чего-нибудь другое.
— Все, что у меня было, принадлежало ордену…
— Какому на сей раз? Думай, думай.