Борзеевич ушел спать. Манька подремала на боевом посту, пока Дьявол на пост не поставил Борзеевича, отправив отсыпаться ее. Выспалась она как следует. Оборотни оживились, когда солнце поднялось высоко. Видимо, они тоже уставали: не легко всю ночь бегать зверем, а потом стать человеком и сразу идти в бой. Борзеевич разбудил ее ближе к обеду, заметив шевеление в стане неприятеля, и пока неприятель вел приготовления, хорошенько поели и еще раз проверили боевую готовность. Карманы Борзеевича оттопыривались заполненные его собственным оружием.
Коротая время, Манька показала Борзеевичу чудесный камень-кристалл, с которым он расстаться уже не пожелал. Она завернула камень в старую газету, перевязала алой лентой, нацарапала чернилами пожелания и вручила, как подарок, поздравив его с Новым Годом. Мысли Борзеевича камень отражал такими мирами, которые захватывали дух, показывая то прошлое, то настоящее, то миры далекие, то параллельные.
Борзеевич долго восхищался камнем, сравнивая его с плащом Дьявола, только круче. Плащ не уставал и не изнемогал, показывая свое, а камень рисовал в красоте неописуемой мысли, открывая их по-своему. И стоило подумать, как там враз обнаруживался и сам Борзеевич, и Манька, и расплывчатый Дьявол в виде темного пятна.
Потом он послонялся по чердаку, заглядывая в каждый угол, заглянул в сундук, выбрал книжку со сказками, перевязал той же лентой и вручил ей, поздравив с Новым Годом ее. Это было приятно, ей никто никогда ничего не дарил. Она тут же раскрыла подарок и прочитала книжку от корки до корки.
После пили чай с печеньем и медовым земляничным вареньем. Получился настоящий Новый год.
Празднование прервалось на самом интересном месте, когда Манька, неожиданно для себя открыла, что можно вот так, без всяких головных болей, посидеть в добром здравии с умным человеком, не думая о том, что у тебя разваливается печка, что нет дров, что поесть на завра нечего. У нее все было, и она даже представить себе не могла, что можно пожелать что-то еще. Могла ли она мечтать о такой жизни?! О чем бы она не подумала, все было исполнимо. И ей хотелось показать кому-нибудь из прошлой жизни, как хорошо ей стало, поделиться своими впечатлениями, рассказать о том, что Дьявол – только по разговорам как злодей, а на самом деле добрый, а Борзеевич…
Дьявол, как всегда, испортил обедню.
– Поделись, Маня, поделись! Покажи! – согласно кивнул он головой. – Вон она, идет к тебе – твоя прошлая жизнь!
– Мы предупреждаем, вы окружены, выходить с поднятыми руками! Сопротивление бесполезно! Сдавайтесь! Вы находитесь на территории суверенного государства, мы предупреждаем… Их Величества обещают помилование всем, кто сдастся добровольно!
Громкий и скрипучий голос шел отовсюду.
– Они что, больные? – опешила Манька, уставившись на присмиревших Борзеевича и Дьявола. – Пришли, напали, нагадили, полегли… И нам же сдаваться?
– Надо посмотреть, не крадется ли кто сзади? – оскалился Борзеевич, как шелудивый кот. – сейчас они будут облаживать нас по всем правилам военной стратегии. Сначала попробуют договориться, потом пощупают окна и двери, а после надо ждать десант. Ну до чего предсказуемо! – разочаровался он.
Борзеевич скользнул тихо, как мышь в избу-баню, а Манька прильнула к чердачным окнам на своей позиции. Продолжение битвы разгоралось с новой силой. И сейчас было самое время доказать, на что она способна.
Оборотней было больше, чем она ожидала увидеть. Двенадцать сотен, не меньше. Многие выбрались из горящего леса, но пожар обезоружил их. Это было заметно по тому, как они стреляли: одиночные выстрелы звучали реже и оборотней прикрывали бронежилеты, которые им, наверное, доставили ночью.
Манька начала стрелять. Она стреляла так, как учил ее Дьявол, иные стрелы достигали цели, пробивая защиту. И тогда под щитами начиналась возня. Стрелы приходилось тоже экономить. Оборотни на этот раз были настроено решительно, каждый неукоснительно исполнял свою роль, отведенную вышестоящим начальством. Они не лезли к избам, а окружили их, сжимая кольцо, прячась за бревенчатыми укрытиями, которые двигали впереди себя, и в воронках от предыдущих взрывов. То, что гранат и прочего взрывчатого оружия у них нет, не ускользнуло от оборотней. И стреляли они теперь редко, но метко – еще четыре или пять пуль прошили ее навылет.
Дьявол украдкой смахнул слезу, поливая живой водой. На голову пришлось водрузить чугунок, на грудь привязать котомку с железным караваем. Это не облегчило ей задачу, но теперь она могла выбирать цель и бить наверняка. Очень скоро оборотни подошли близко, приставляя лестницы, так что избы не успевали отбрасывать их. Группы оборотней рубили топором двери – трое рубили, остальные прикрывали.
Голос по радио все еще вещал: «сдавайтесь! сдавайтесь!»
Про окна пришлось забыть, избы зарастили их, чтобы никто не смог пролезть на чердак, а битва сместилась на крышу. Манька и Борзеевич носились по, как две гарпии. Борзеевич оказался опытным бойцом, владеющим многими военными искусствами – и сунь-вынь-фу, и ай-кидай, и бес-в-замес, и один-удар-четыре-дырки… Манька только диву давалась, когда краем глаза ловила, с какой легкостью Борзеевич разбрасывал оборотней вокруг себя, вращая посохом, ударяя в такие места, после которых они уже не вставали, мешаясь под ногами и скатываясь с крыши вниз.
Ей до Борзеевича, наверное, было далеко.
В ход пошли кинжал Дьявола, железный посох, и крепкие натренированные ноги.