С людьми Дьяволу становилось скучно, он старался держаться в стороне, а уж если слышал от нее в ответ, будто специально заманивает в лес, чтобы скормить зверям, обижался и надолго оставлял одну. Дьявол имел какое-то свое, особенное мировоззрение, и свою истину, в которой Большие и Совершенные Люди были светочами во тьме. Переделать его оказалось невозможно, добиться уважения – тем более, он по-прежнему не упускал случая выявить ее невежество, доказывая преимущество умственного потенциала Совершенной Женщины. И поначалу Манька обижалась, не зная, что хуже: люди, с их злобой, или Дьявол, с его вывернутой праведностью.
– Да на что оно мне – ваше государство? – ставила она вопрос ребром, когда у нее заканчивалось терпение слышать упреки. – Хоть бы совсем его не было, а жил бы человек, как вольная птица. Я б тогда сразу в теплые края подалась: дров не надо, фрукты круглый год, – мечтала она и тяжело вздыхала. Денег у нее на переезд не было, а на юге бездомных и безземельных тоже не жаловали, и земля там была дорогая.
Но без Дьявола становилось совсем худо. Люди зверели, железо делалось булатным, нужная съестная трава не находилась, и кто-то обязательно умудрялся обмануть или обокрасть – и она смирилась, напоминая себе, что Дьявол лишь свидетель полноты ее страданий.
Оглядываясь назад, она не могла не признать, что Дьявол каким-то образом умудрялся извлечь из нее скрытый потенциал, заставляя двигаться дальше, без него она не преодолела бы и десятую часть пройденного пути, или чего похуже, давно нажила бы на себя руки. А сколькому научилась: и в травах разбиралась, и спортивно подтянулась, и унынию не поддалась. Бывало, хочется лечь и умереть, а он про звезды, про жизнь на других планетах, про мировые страсти – заслушается и про болячки забудет.
Но рассчитывать на Дьявола не приходилось, наоборот, его стоило опасаться. Он частенько заманивал в какую-нибудь беду, из которой, слава богу, он же и вытаскивал, стоило уверовать, что все беды позади. Ему ничего не стоило спустить с цепи нечисть, в смысле, плохих людей, когда она начинала верить людям. Притупляя осторожность, елейными речами, иной раз так расхваливал человека, который яму вырыл, что она сама в эту яму прыгала.
И не ей одной доставалось. В присутствии Дьявола люди становились как камень – невозможно переубедить или достучаться. Он легко мог подставить любого человека, если вздумалось поиграть с огнем, да так, чтобы земля под ногами горела. Взять тех же не поладивших соседей: началось с собаки, а кончилось смертоубийством – что, как не геенна огненная? И кончилось ли, можно ведь еще дома друг у друга спалить, руки и ноги друг дружке переломать.
Потом, когда минует беда, Дьявол, конечно, юлил, выставлял себя пострадавшей стороной, или говорил, что опыт – сын ошибок трудных, чтобы его приобрести, нужно пройти огонь, воду и медные трубы, так что долго сердиться на Дьявола у нее не получалось. Да и как не простишь: в друзья не набивался, от любопытства за ней тащился, а если не друг, так и не слушай.
С другой стороны, если совет дельный, не пропускать же мимо ушей.
По Дьяволу выходило, что каждый человек сам в себе дьявол, но при этом, не обладая полнотой таких же полномочий и возможностей, заслуживает того, чтобы его били головой об стену. В глазах Дьявола это выглядело так: он прописывает на своей территории бедного родственника, а тот садится на шею и начинает не совсем умной головой прописывать свои уставы, а ведь нет у человека ничего своего – ни имущества, ни тела, одно сознание с ограниченным «я», которое давалось ему как дар божий. Вот и приходится указывать ему на его место и ставить над ним пастуха, чтобы не слишком распоясался.
А жалоблив был – еще поискать!
– Ой, Маня, как мы по дорогам неухоженным да разбитым? Голодные, железом обремененные, ветром гнет, с корнем рвет! – бывало, сетовал он, смахивая слезу и хлюпая носом. – Кто мы такие, чтобы Благодетелей пугать? – и чудится ей, будто он ее передразнивает, и так противно на саму себя станет, за слабость, за малодушие, за уязвимость – и непонятно откуда силы берутся, чтобы встать и дальше идти.
Противиться Дьяволу для нее стало привычным делом, тем более, при любом удобном случае он не упускал возможность напомнить:
– Я бы в раз доставил к Помазаннице, если бы корчила тебя мысль подол ее облобызать. Только вижу, в помыслах у тебя в глазик плюнуть. Как не было смирения и покорности, так и нет, ведь жизни учить собираешься, а не голову склонить, – корил он ее. – Так что, это твоя дорога! Вот и терпи!
Иногда Манька думала, что именно за этим идет, но Дьявол на хитрость не ловился.
– Проехаться на мне собралась? Меня, Бога Нечисти – использовать перевозочным транспортом? Да что ты о себе возомнила? – и до того осерчает, что схватит трость свою из красного дерева и начнет ее гонять по поляне и дубасить, так что Манька едва успевает от ударов увертываться и посохом отбиваться. Больно, но не настолько, чтобы боятся его. – Ах ты, мерзавка бесхребетная, ах ты, поганка мухоморная! – и под ее хохот бьет, пока семь потов не вышибет. А после прослезится в умилении, вспоминая белы рученьки Помазанницы, открывая коварный замысел:
– Хочу я, Маня, чтобы к встрече вашей ни сил, ни плоти у тебя от железа не осталось, а раньше тебя во дворец никто не пустит, не мечтай – это железное правило.
Наконец, Манька поняла: ничего из того, о чем Дьявол говорил, он просто не мог сделать. Или не хотел, что одно и то же. Она видела, возможностей у него было много, он частенько доказывал, как легко управляется с природой, с нечистью, но переиначить свою нечисть, сделать другой, доброй – это было выше его сил. Никто из людей ему не молился, никто не вспоминал, ни одной нечисти не приходило в голову за свои «подвиги» винить Дьявола. А ему оставалось только эти «подвиги» приписывать себе.
В общем, Дьявол оказался не подарком. Но в редких случаях от него все же была польза: иногда он забегал вперед, разведывая обстановку, и чаще врал, но порой разными намеками говорил правду, что, мол, Маня, стучится в твою дверь неожиданность. И тут она ухо навострит, глазами по сторонам зыркнет. А неожиданности случались разные. Много в царстве-государстве оказалось невиданных, удивительных, загадочных чудес, и много хороших, но чаще плохих. Но ничего другого она не ждала – не в сказке жила.
Первое время, как и в предыдущий год, Манька ходила от дома к дому, от селения к селению. Долгие переходы стали для нее сущим адом. Видя ее беззубый рот и незаживающие язвы, люди отворачивались, брезгливо тыкали пальцем. Боялись подцепить заразу. И как только она оказывалась в стороне от костра, страх проникал во все внутренности. Чудилось ей, как подбираются к ней звери, как течет из пасти слюна, и даже люди поблизости, на которых смотрела с завистью и обидой, не придавали смелости. Она часто думала, как бы отнеслись к ней, если бы Благодетельница не настраивала их против нее, были бы такими же злыми? Ведь была ничем не хуже остальных, и помогала чем могла. Однажды в деревне сгорел дом, хозяева едва успели выскочить на улицу, так она первая подала рубаху. И совсем бы потеряла веру в людей, но, редко, правда, иной мог пожалеть и поделиться куском хлеба, который она тут же съедала, откладывая железный каравай на потом. Только это помогало ей сохранять надежду, что все может измениться в одночасье, и что те, которые гонят ее сегодня, однажды повернутся лицом, и она будет среди них как они, счастливая, желанная, обеспеченная, удачливая.
На теле от железа не осталось живого места, оно гнило, как будто она уже умерла, и давно запросила бы смерти, но однажды вдруг заметила, что от каравая убыло, посох стал короче, а башмаки потеряли прежний вид.
ebooksa