Кто мог поднять руку на ребенка, зачем, за что?! И чем дальше она уходила, тем громче слышала голос совести, которая напоминала ей, что она не сообщила, не оправдалась, не помогла, будто была заодно с убийцей. Именно так поступил бы человек, одержимый Дьяволом, с неприязнью замечая его с боку. И чем дальше она уходила, тем труднее давался ей каждый шаг, а тело жгло стыдом и раскаянием, как будто ее сунули в геенну.
Кроме всего прочего, заболела спина, котомка как будто придавила ее, став втрое тяжелее.
– Почему мы бежим? – наконец, не выдержала она, отказываясь идти дальше.
– Ты не бежишь, ты расставляешь сеть мертвецу, который расставил сеть живому. Убийца именно на твою совесть рассчитывал: обольешь слезами, оставишь следы, позовешь на помощь… – он присел на обочину, давая ей время одуматься.
Но Манькино нутро отказывалось принять очевидное.
– Нет, не так учил Спаситель Йеся! Я бросила человека в беде. Ребенка! Как мне жить с таким грузом?! Разве мы не должны помогать ближним?
– Кто сказал, что она тебе ближняя? – изумился Дьявол. – Только потому, что из нее ушла жизнь? А назвала бы ты ее ближней, встретив в деревне с камнем в руке?
Манька уставилась на Дьявола ненавидящим взглядом, размазывая по щекам слезы.
Дьявол осуждающе покачал головой:
– Плохо ты знаешь свой народ и Спасителя Йесю… – он прищурился. – Ученики назвали лжесвидетелями людей, свидетельствующих против Мессии по доброй воле, без принуждения, и ни один не рискнул свидетельствовать в его защиту. Разве кто-то вспоминает сейчас, что судили его старейшины из народа – хранители традиций, первосвященники – хранители знаний, которые приветствовали споры и обсуждения в синагогах, и миротворец Пилат – представитель мировой общественности? Разве они пороли горячку, когда не увидели вины ни в том, что назвал себя Царем Иудейским, ни в том, что исповедовал Царствие Небесное? Говоришь, поступал не так? А разве он подставлял щеку, когда его били, как учил тех, которым собирался стать Царем?
– Его обвинили в том, что он собирался разрушить Храм. Только он имел в виду храм человеческий, а не тот, на ступенях которого они сидели.
– Так за человеческий его и судили, – рассмеялся Дьявол. – «И се увидите, гряду на облаках ваших…» В человеке связь с Богом изначально заложена, а когда вместо Бога воссел Царь, человек уже не хозяин себе, а заключенный. Тьма твоей памяти – разве не темница? А невинной кровью человек не обольется, если разрушить его Храм? Пилат – и тот ужаснулся, когда понял, чем занимался Йеся.
– Тогда почему я чувствую себя Иудой? – всхлипнула Манька.
– Хм, а чем тебе Иуда не угодил?
– Ну как…
– Человек увидел, как на глазах свершилось преступление, сообщил куда следует, что в этом плохого? Разве сейчас не зовут стражей порядка, увидев преступление? Может, он сам вершил правосудие? Люди судятся между собой с незапамятных времен. Почему только Йеся и ученики его, не рискнувшие не то, что выступить в защиту Учителя, но и признать, что были с ним, боялись этого суда? Почему никто не рискнул заступиться за Мессию? Значит, было чего боятся.
– Но Иуда не по совести сдал Учителя, за деньги!
– А сейчас разве не дают вознаграждение за опасных преступников?
– Спаситель только просил людей любить друг друга, прощать…
– А еще возненавидеть душу и принять его в качестве Бога. Человека, который не смог заставить плодоносить смоковницу. Крестил огнем. А как можно дух человеческий крестить другим духом, пусть даже с большой буквы, и оставить дух не поврежденным в уме? Дух человека – сознание. Если наложить сверху другое, останется ли человек в своем уме? Не так-то просто раскрыть преступление, когда человек снаружи цел, а внутри мертвец.
ebooksa