Они бросились к выходу, припустили по коридору, мимо дверей с надписями «Токио», «Лондон», «Дрезден», мимо дверей с надписями «Армения», «Мехико-Сити», «Сан-Франциско», и запрыгнули в лифт; тогда Хэнк Гибсон спросил:
– И все-таки: зачем ты посвятил меня в эти дела?
– Я собираюсь уйти на покой. Кого-то уже с нами нет. Мы больше не станем использовать эту базу. Она исчезнет. Возможно, прямо сейчас. Ты накропаешь книжку об этих поразительных явлениях, я отредактирую, срубим деньжат – и поминай как звали.
– Да кто этому поверит?
– Никто. Но книга произведет сенсацию и разойдется в мгновение ока. Миллионными тиражами. А докапываться до сути ни одна живая душа не станет, потому как все одним миром мазаны: городские власти, торговые палаты, риелторы, генералы – все, кто мнит, будто сами планируют и ведут войны или планируют и строят города! Самонадеянные болваны! Ну наконец-то. Выбрались.
Они вышли из лифта и уже были в дверях, когда произошел очередной толчок. Оба рухнули на землю и поднялись с нервным смехом.
– Вот что значит Калифорния, да? Как там мой «ролле», на месте?
– Ага. Угонщики сюда не добрались. Залезай!
Положив ладонь на дверцу автомобиля, Гибсон посмотрел в лицо другу:
– Разлом Сан-Андреас проходит под этой местностью?
– Считай, что так. Хочешь подъехать к своему дому?
Гибсон закрыл глаза.
– Черт, страшно.
– Пусть тебя согревает страховой полис, который ты сунул в карман. Едем?
– Одну минуту. – Гибсон проглотил застрявший в горле ком. – Как будет называться наша книга?
– Который час? Какое сегодня число?
Гибсон посмотрел на занимающийся восход.
– Рано. Полседьмого. А число, если верить моим часам, пятое февраля.
– Тысяча девятьсот девяносто четвертого?
– Шесть тридцать утра пятого февраля тысяча девятьсот девяносто четвертого года.