Земля перевернулась словно под колёсами огромного автобуса. Воздух расплывался от жары, хотя эта ночь была морозной, а снегопад заставлял дрожать от холода. Пейзажи сливались в одно пятно, белое-белое пятно: как стены в палате интенсивной терапии, как усыпанное снегом поле, как свадебные перчатки Евы.
Мир крушится, рассыпаясь осколками – это происходит только в моей голове, и я молчу, не двигаюсь с места. Небо трескается, ломается, снег пылью оседает на куртке. Самое смешное – на самом деле всё вокруг остаётся прежним.
Катастрофа внутри.
Тело пронзила невыносимая боль. Словно со мной столкнулся самолёт, летящий с огромной скоростью, словно изо всех сил ударили кувалдой… Я даже не успел понять, как оказался на земле, так испугался, когда коснулся рукой горячей крови на груди. В ушах зазвенело, когда дочка громко, пронзительно крикнула: «Мама», но Ева уже и так была рядом.
Каждый звук сейчас словно разрывал голову на части, но выстрела я так и не услышал. Откуда стреляли? Кто? Всё перемешалось, стало единым водоворотом, боль убивала меня – я ощущал это с каждой секундой всё явственнее.
Я не могу вдохнуть, словно объёма лёгких не хватает для полного вдоха. Пытаюсь выдохнуть, но организм всё ещё требует воздуха, как можно больше воздуха, хоть самого грязного, только больше, больше, больше!
Теперь дыхание восстанавливается, но оно рваное, резкое, не подходящее под определение «здоровое». Я пытаюсь что-то сказать, но губы немеют. Пытаюсь пошевелиться – ни руки, ни ноги не слушаются.
Это стало началом конца.
Так случается, когда чужие пальцы сжимают запястье немного крепче, чем стоило, а перманентный страх во взгляде становится до забавного очевидным. Боже мой, я так боюсь всё потерять!
Жизнь делает мне больно. Наверное, не совсем осознанно и вовсе не намеренно, но мне плевать.
Я просто хочу, чтобы это закончилось!
Гвардия уже бросилась вверх по лестнице, доставая оружие и негромко переговариваясь между собой. Я закрыл на миг глаза, а когда открыл, уже видел потолок машины скорой помощи, Еву и докторов. Мне жутко не хватало воздуха, хотелось раскрыть лёгкие и впустить туда кислорода – пусть даже нашего, городского. Руки свело судорогой. Будь у меня хоть немного сил, я бы закричал.
«Всё будет хорошо», – шептала мне теперь уже Ева, стоя на коленях рядом и осторожно касаясь моей руки, но я с усилием мотнул головой. Интуиция подсказывала, что у них всё будет хорошо. У Евы и Авроры, но не у нас. «Прошу», – я ещё мог разглядеть слёзы на лице девушки, и это было самым худшим. Я желал своей семье только счастья и готов был бороться за него любой ценой.
Обычно перед смертью люди говорят что-нибудь… Я улыбнулся уголками губ, как в старые добрые времена, и проговорил надрывающимся голосом:
– Я не жалею, что вернулся. Я люблю вас. И всегда буду рядом, – именно сейчас я готов был поверить, что смогу защищать Аврору и Еву от всех бед, даже если погибну. – Прошу, берегите себя, – глаза закрывались, а боль стала привычной, но всё ещё убивала. – Ева… – я сжал её руку, насколько позволяли ослабшие пальцы, и снова улыбнулся, чтобы успокоить остальных. Боль сейчас отступит, и всё будет хорошо.
Эти несколько месяцев самого искреннего счастья стоили всего на свете. Как сказал бы Орфей, «игра стоит свеч».
Страх – не просто плод нашего воображения. Он может уничтожить всё самое лучшее в человеке, заставить его забыть обо всём, что он любит, только бы спасти собственную душу. Но страх потерять семью помог мне дойти до конца и спасти свой мир.
Я закрыл глаза и почувствовал, как ладонь Евы выпадает из моей ладони. Но девушка больше не плакала – только смотрела пристально, словно пытаясь запомнить каждую черту лица.
Пока в этом строящемся мире летит такая бурная молодость, кто-то сжигает её как догорающую свечу. Я – как яркую, но очень быструю спичку. Черпал из этого времени все запасы ложной беззаботности, которая могла умереть в любой момент. Настоящими были только чувства.
В конце концов, в этом я никогда не лгал – действительно любил Еву и Аврору больше целого мира, но много лет пытался избавиться от этих эмоций. Всегда игнорировал опасность и рисковал, не боясь смерти. Но именно в тот момент, когда обрёл своё настоящее счастье, умирать стало страшно.