Патологическое сомнение. Мыслю, следовательно страдаю,

Самый обычный ответ на подобный стратегически ориентированный вопрос: «Я считаю, что нет ответа полностью обнадеживающего и который будет актуален всегда». На этом этапе следующий вопрос будет: «Но, если у вас есть сомнения, на которые невозможно дать точный и окончательный ответ, но вы все же будете пытаться искать его, вы в итоге успокоитесь или будете терзаться еще больше?»

Очевидно, что этот вопрос ориентирует ответ, таким образом, что человек может ответить только «уду терзаться еще больше». И, отвечая таким образом, он начнет не только понимать неразрешимую логическую дилемму, на которую он хотел бы найти ответ, но и почувствует, насколько контрпродуктивно и опасно продолжать его извращенную умственную игру. Он также начнет понимать, что выход из страдания представлен не поиском ответов, а сомнением в правильности своих вопросов.

Лингвистический анализ показывает, как этот диалогический прием переводит внимание с семантики на прагматику коммуникации, поскольку вместо того, чтобы оставаться на логическом уровне приписываемого смысла, он ориентирует анализ на структуру высказывания, которая определяет его эффекты.

Этот тип логической операции предикатов ^[15] открывает возможность уйти от динамики дилеммы без решений и патологических сомнений. С терапевтической точки зрения этот маневр представляет собой реструктурирование способа восприятия сомнения, так, что вместо обсуждения значений изменяют рамку, в которую заключены эти значения. Изменяя таким способом логическую структуру предиката, полностью меняются и эффекты приписываемого смысла. Более того, как учат нас логики, когда мы сталкиваемся с предположениями, на которые нет точного ответа, разница заключается в принимаемой точке зрения. Таким образом, в нашем случае терапевтическое сомнение, относящееся к правильности структуры патологического сомнения, используется для того, чтобы последнее разрушило само себя, благодаря тому факту, что точка зрения, с которой пациента побуждают рассматривать дилемму, устраняет основы, на которых она держалась.

Поэтому, при наличии патологического сомнения, терапия заключается в устранении того, что его питает, а именно попыток дать ответ на неразрешимом логическом уровне, чтобы перейти к другому типу логики, который разрушит сомнение. Эта операция не так проста, как может показаться чисто формальному анализу: пациенту, страдающему этой патологией недостаточно объяснения, каким бы детальным оно ни было!

Как неоднократно объяснялось в других наших работах, в рамках терапевтического процесса нужно стремиться к изменению восприятий и ощущений, которые питают патологические реакции. Для этого недостаточно понять, как работает проблема, необходимо сделать так, чтобы человек испытал новые переживания, которые способны изменить его эмоции по отношению к тому, что он считает проблемным. Фактически, только благодаря этому типу эмоционально – корректирующих переживаний, согласно понятию, введенному Францем Александром (1946), люди могут осуществлять реальные терапевтические изменения.

В нашем случае, благодаря рациональной виртуозности, которая разрушает патологические механизмы, основанные на том, что мы определили как «извращение разума», человека приводят к необходимости выполнять предписания, которые ему будут даны. Во время терапевтического диалога необходимо сначала демонтировать логическую структуру проблемы и поддерживающий ее порочный круг, демонстрируя и давая пациенту почувствовать, что он может выйти из него, следуя предписанию анализировать сомнения новым методом. Следовательно, от диалогической фазы переходят к предписывающей фазе, которая требует от человека, страдающего патологическим сомнением, настойчивости и усердия в постоянном применении на практике логики, альтернативной той, которая питает его расстройство.

За последние пятнадцать лет в нашем Центре Краткосрочной Стратегической терапии в Ареццо мы разработали чрезвычайно утонченную технику проведения клинического интервью и превращения даже одного разговора в эффективную форму терапевтического изменения.

Как мы увидим подробно, первый компонент представлен именно стратегическими вопросами, направленными на разрушение восприятий, убеждений, парадоксов, противоречий, питающих патологические мыслительные схемы.

Второй компонент, не менее важный и который иногда опережает первый в ходе терапевтических диалогов, представлен реструктурирующими перефразированиями или «возвратом» пациенту своего рода резюме его утверждений или ответов на вопросы, чтобы убедиться, что терапевт правильно понял то, что изложил пациент. Цель этого состоит в том, чтобы достичь возрастания согласия как по поводу детального определения проблемы, так и о способах ее поддержки и подпитки. Таким образом, без прямого принуждения пациента, мы приведем его к смещению точки зрения на проблемную ситуацию и выявлению того, как его собственные попытки бороться с ней в конечном итоге питают её. Так, косвенно мы создадим у пациента новое видение проблемы, которое в буквальном смысле приведёт его к осознанию того, как функционирует ловушка, которую он построил вначале, а в конечном итоге сам в неё же и попал. Эффект от этого открытия обычно представляет собой своего рода «озарение», открывающее альтернативные восприятия и реакции.

Для этой цели, как ясно из примеров, используемый язык является как логическим, так и аналогическим, то есть как указательным и объяснительным, так и перформативным, вызывающим ощущения. Во время терапевтического диалога детальный объяснительный логический анализ чередуется с аналогическими образами, метафорами, примерами и афоризмами, вызывающими ощущения. Все это делается для того, чтобы общаться посредством активации правого и левого полушария головного мозга, как на интеллектуальном, так и на эмоциональном уровне, с целью вызвать реальное изменение на уровне восприятия и понимания. Этот результат, на самом деле, необходим для того, чтобы человек мог строго следовать терапевтическим предписаниям.

После того, как эта критически важная начальная фаза вмешательства будет завершена, переходят к предписанию терапевтической техники, специально ad hoc разработанной для этого типа расстройства. Другими словами необходимо, чтобы человек мог постоянно применять против сковывающих его сомнений и дилемм терапевтическую стратагему, способную немедленно заблокировать этот извращенный процесс. Этот специфический терапевтический маневр, как мы увидим, представляет собой прагматическое осуществление того, что было сказано до сих пор, то есть блокирование патологических ответов для подавления патогенных вопросов.

Человек с такой патологией должен постоянно придерживаться правила «прекращать» любую попытку отвечать на вопросы, вызванные сомнением, чтобы прекратить подпитывать и развеять его.

Но почему блокировать ответы, а не вопросы, вызванные сомнениями? Если терапевт предложит, что, к сожалению, часто случается, не задавать вопросы или попытаться заблокировать сомнения, это, скорее всего, вызовет новый парадокс «думать о том, чтобы не думать» и «контролировать то, что вы не можете контролировать», и в конечном итоге подпитывая то, от чего хотели бы избавиться. Поэтому необходимо выбрать, как кажется, более трудный путь, который позволяет достичь исчезновения сомнений путем блокировки ответов. Чтобы прояснить этот аспект, воспользуемся известным примером. Крестьянин отправился на рынок, переправившись на лодке через реку, отделяющую его землю от города, и, совершив выгодную сделку, купил козу, капусту и волка, не учитывая, что по дороге домой он столкнётся с серьезной проблемой. Действительно, подойдя к реке, крестьянин понял, что небольшая лодка может вместить, помимо него самого, только один из купленных товаров: «Как я могу спасти козу и капусту?» Если бы он отвёз сначала козу, а потом капусту, коза съела бы капусту, когда он отправился бы за волком; если бы он сначала отвёз козу, а потом волка, волк съел бы козу, пока крестьянин вез капусту.

У этой проблемы нет быстрого и очевидного решения, тогда как размышляя над ней, можно найти более сложное решение, которое предполагает логический скачок по сравнению с обычными рассуждениями. Фактически, наш крестьянин может сначала переправить через реку козу, а затем волка, но только взяв козу обратно и оставив ее на другой стороне, с которой он должен забрать капусту, затем оставить капусту вместе с волком и, наконец, вернуться за козой. Только тогда он спасет козу и капусту.

В этом ключе, со стратегической точки зрения блокирование ответов для подавления вопросов и устранения сомнений означает выбрать с виду более сложное и медленное решение, но способное устранить сложность проблемы и помочь её разрешить, вместо того чтобы напрямую бороться с тем, что вызывает проблему.

В философии стратагем это означает «отправиться позже, чтобы прибыть раньше» и «загнать врага на чердак и убрать лестницу» (Nardone & Balbi, 2008 «Бороздить море втайне от небес»).

Клинический пример

Чтобы еще больше прояснить терапевтическую процедуру, разработанную в ЦСТ в Ареццо, мы опишем здесь весь терапевтический процесс, от первого сеанса до терапевтического разблокирования. Пациент

Молодой человек, высокий, атлетичный, явно красивый, с мужественными чертами лица, с вежливыми и утонченными манерами. Он работает младшим менеджером в серьезной компании, и поэтому он встречается со многими людьми, управляет сотрудниками и ведет переговоры с многочисленными клиентами. Он живет один в городе, не в том, в котором он родился. Он доволен своей работой, и он также был бы доволен своей жизнью, если бы в течение нескольких лет его не беспокоила одна проблема. Первая сессия