На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан,

22
18
20
22
24
26
28
30

И в его воображении вдруг нарисовалась Лизанька, какой она представилась тогда ему, весной, при ясном небе, среди зелени. И на душе он почувствовал, словно как весна…

Очутившись в его страстных объятиях, Лизанька испугалась. Она бы никогда не решилась произнести эту страшную фразу. Но другого спасения не было.

Она сказала:

— Богдан, я не люблю вас; я не могу любить…

Когда Богдан выходил из комнаты, она позвала его. Несколько минут она молча смотрела на него.

— Ради Бога, — сказала она нетвердым голосом, — вы уничтожите меня, если вы решитесь…

— На самоубийство? — заговорил он, — нет, я этого не сделаю.

Она в другой раз позвала его.

— Неужели мы не увидимся больше? — сказала она не то утвердительно, не то вопросительно.

— Нам не надо видеться, — сказал Богдан.

Она держала его руки в своих руках.

— Вы можете слушать меня хладнокровно? — спросила она.

— С чего мне горячиться!

Она смотрела на него, но не смела говорить.

— Мне тяжело будет не видеть вас… Но ведь я вам не дам счастья. Это эгоизм с моей стороны. Я не должна удерживать вас…

— Если можно разойтись — всегда лучше разойтись…

Она опустилась на диван. Он попробовал освободить свои руки…

— Вы не уедете, не повидавшись со мной?

— Я зайду к вам перед отъездом проститься…

Оставшись одна, Лизанька долго плакала. Она чувствовала всю сложность, натянутость своего положения, и оно давило ее. Она пошла в кабинет к своему мужу.