За обедом, который по причине солнечного дня Фарнезе устроил на просторной лоджии, Джулия вела себя, как капризная барынька, явно решившая подразнить папу. Дразнить его привычными вещами, типа курения сигары и плевания на пол, Джулия на этот раз не стала, делала это просто и непринужденно, без пафоса.
Присутствие Анны вдохновило ее на иное:
— Анна, задумывалась ли ты когда-нибудь о своем месте в жизни? — спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжила. — Природа подарила тебе светлую кожу, синие глаза и правильный череп. Тебе повезло…!
Анна поняла, в какую сторону клонит Джулия, но дала понять, что это ее никак не задевает:
— Хочешь пристыдить меня тем, что пока я тут сижу, такая белая, чернокожие умирают от голода?
С залива подул прохладный бриз, задел белую скатерть на круглом столике, игриво тронул волосы сидящих, и залетел в гостиную, путаясь в шелковой черно-белой занавеске. Солнце матово светило из-за прозрачных облаков.
— Нет, я о другом! — не унималась Джулия, — ты можешь стать родоначальницей «духовной расы», о которой грезит отец…
Фарнезе доедал суп с фрикадельками, приготовленный Анной на скорую руку из того, что лежало в холодильнике. Суп получился густой, сытный, как раз такой, какой любил известный писатель и художник.
— Кевину Фоксу ты тоже готовила супчики? — не отставала от Анны Джулия, почти с брезгливостью глядя на объедающегося, довольного отца.
— У него был ужасный аппетит, — ответила Анна нехотя, — при мне он ел одни хлебцы, закуривал их сигаретами и запивал соком без сахара. Ты знакома с ним? — спросила с робким интересом.
— Видела в журналах, — усмехнулась Джулия небрежно. — Реально красив?
— Да… — задумчиво кивнула Анна.
Фарнезе откинулся на спинку стула, нервозно вытер губы салфеткой. И резонно заявил:
— Мужчина не может быть красив, если у него плохой аппетит. Так же как женщина не может быть красива, когда она, злоупотребляя едой, становится тучной коровой!
Он, судя по его решительному виду, все сказал. Встал, похожий на крепкую неприступную скалу, громыхнул стулом по мраморным плитками пола. Девушки переглянулись. И Джулия раскатисто рассмеялась:
— Это что, ревность или старость?
Рецензия, написанная Анной на безымянную пока рукопись, понравилась Фарнезе. Еще раз просмотрев ее, он решил, что с небольшой корректировкой, рецензия вполне может быть включена в книгу в качестве предисловия. С одним условием; Анна должна покинуть «контору» Энтони Паркера. Для Анны работа у Паркера была источником стабильного, неплохого дохода и «вдохновения», — всегда легче писать на заказные темы, чем искать свои. К тому же писать для Фарнезе значило не просто писать, но и перейти на его сторону, разделить его непопулярные в обществе убеждения; элитаризм, недовольство цивилизацией, протестные настроения, намеки на расизм.
Было над чем задуматься. Анна задумалась, стоя посреди рабочего кабинета Фарнезе. Кабинет был уставлен книжными шкафами, стены были завешены картинами, главными темами которых были абстрактные фигуры и бесстыдно обнаженные женщины. Тут же стоял черный кожаный диван, у окна стоял большой стол из красного дерева с просторной столешницей и ножками в виде львиных лап.
За столом, в жестком, аскетическом кресле сидел Фарнезе и пронзительно смотрел на Анну.
— И так? — произнес он, устав ждать. Глаза его насмешливо прищурились, — тебя ждет или великолепный Рим, или чахлый Лондон!