Азовский гамбит,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Вели слово молвить!

— Да говори уже!

— Пресветлая государыня-царица Катерина Михайловна, милостью божьей от бремени благополучно разрешилась!

— Слава тебе Господи! — истово крещусь я, после чего снова смотрю на посланца.

Тот уже успел приподняться и не лежит, протирая брюхом дорогой паркет, а стоит на коленях, улыбаясь во весь рот. Оно и понятно, принесшему радостную весть полагается награда, а уж за такое…

— Кто родился? — вопросительно посмотрел я на него.

— Э… — растерялся слуга.

Этого ему, судя по всему, не сказали, а сам поинтересоваться он не сообразил, и теперь улыбку на его курносом румяном лице медленно сменила растерянная гримаса.

— Так кто, мальчик или девочка?

— Не вели казнить!

— Снова здорово, — махнул я рукой и потянулся к поясу.

Там у меня богато украшенная золотым шитьем калита — поясной кошель, в свое время давший прозвище первому великому князю Московскому. Вещь, на самом деле, довольно удобная и в некоторых случаях незаменимая. Как вот теперь.

— Держи, торопливый ты мой, — с усмешкой протянул принесшему благую весть юному придворному серебряную монету.

— Благодарствую, царь-батюшка! — облегченно вздохнул тот и попытался поцеловать руку.

Честно говоря, ужасно не люблю этого, как впрочем, и земных поклонов, старинных, пошедших еще от Византии обычаев и этикета и прочих радостей монаршей жизни. Но положение обязывает и приходится терпеть.

— Добрый ты, государь, — неодобрительно проворчал ближний боярин Иван Никитич Романов, составлявший мне компанию. — За что эдакого недотепу к руке допускать? Вот пару плетей за нерадивую службу в самый раз!

— Ладно тебе, — отмахнулся я, после чего снова обернулся к посланцу, — что-то я тебя, брат, не припомню, ты чьих будешь?

— Из Горчаковых я! — с готовностью ответил тот, преданно поедая меня глазами. — Василием крестили.

— Так вот за кого патриарх просил…

— Готов служить тебе верой и правдой! — немного патетически воскликнул юноша, которого так и хочется назвать падаваном.