Полюби меня до завтра

22
18
20
22
24
26
28
30

Да. И вообще, Женя – это самое ужасное, что случалось со мной за все годы жизни в столице. А если вдруг он решил побыть джентльменом немножко, так это искупление. И надо пользоваться возможностью, чтобы потихоньку накопить денег и поскорее перебраться в более подходящее место.

Хотя трудно представить себе что-то более подходящее, чем эта трешка…

Всё же, желание посетить душ превозмогло, и Женя наконец-то отпустил меня и скользнул мимо меня в ванную, закрыл следом за собой дверь и таким образом выстроил между нами просто идеальнейшую преграду.

Я, если честно, вздохнула с облегчением. На расстоянии от него было как-то поспокойнее находиться, и я почувствовала себя увереннее.

- Вась-Вась, для тебя уже предназначена в аду отдельная сковородка, - проворчала я, отправляясь на кухню. – Потому что за такие попытки распоряжаться человеческими чувствами ты на облачках летать не будешь!

Вась-Вась в моей голове, конечно же, тут же ответил, что зато он будет богатым при жизни, а что там после смерти его случится, так это уже не имеет ни малейшего значения, я же показала ему язык.

Ну как ему, скорее сковородке, на которую пялилась уже минуты три. Но, надеюсь, Вась-Васю сейчас как минимум икается.

Было б неплохо, если б он понес хоть какие-то лишения за свои проступки.

По крайней мере, хоть как-то восстановилась бы справедливость.

Утешившись мыслью, что как бы Вась-Вась ни старался, он всё равно не сможет всю свою жизнь провести, обманывая зрителей и демонстрируя им результаты очередной аферы, я вроде как даже немного расслабилась и полезла в холодильник. В отличие от моего, пусто здесь не было. Я обнаружила сосиски, колбасу вареную, колбасу московскую и даже какую-то брауншвейскую. Чуть ниже оказалась завакуумированная "домашняя" – не настоящая домашняя, магазинная, конечно же, только с таким названием. "С чесноком", - гласила на ней этикетка.

Чеснок я любила, но при мужчине как-то не горела желанием такое есть. Хотя мне вроде как было наплевать, что там подумает Женя.

Хотелось приготовить что-нибудь вкусное. Я полюбовалась на соблазнительно выстроившиеся в ряд яйца, так и требовавшие, чтобы их пожарили, добыла из холодильника твердый сыр и, решив, что ругаться за самоуправство Женя на меня не будет, полезла в шкафчики с крупами на поиски муки. Нашла довольно быстро, ещё нераспакованную, вздохнув, вскрыла всё-таки упаковку, обнаружила маленькие кухонные весы и, обрадовавшись, быстро водрузила на них миску. Конечно, я сейчас вся буду в муке, как та свинья, но хотя бы приготовлю вкусный завтрак…

- Только не говори, - раздался за спиной голос Жени, - что ты собираешься готовить блинчики!

Я обернулась, так и застыв с пачкой муки в руках, и заморгала.

- Ты хочешь блинчики? – постаралась более-менее спокойным голосом поинтересоваться я, а мысленно ещё и добавила: он мне совершенно не нравится. Ни капельки. И вообще, мог бы вытереться, а то заболеет. И меня абсолютно не привлекает, как капельки воды сверкают на его рельефном теле…

Тьфу!

Нет, Женя, завернутый в одно полотенце и рассматривающий меня совершенно похабным образом, точно не для моих нервов. И что-то мне подсказывало, что под этим полотенцем не было даже тех несчастных трусов.

Зачем я согласилась к нему переехать? Чем я вообще думала? Между прочим, вызывать чувство ненависти и отторжения к Жене было легче, находясь от него на максимальном расстоянии, а не вот так! Да, я даже чувствовала себя вполне органично, когда, каждый день приходя в офис, называла его безалаберной заносчивой скотиной…

Вот только теперь, в такой опасной близости от человека, который одним махом лишил мою жилищную проблему, ситуация была далека от однозначной.

- Ненавижу блинчики, - слишком буднично, как для мужчины, завернутого в одно несчастное полотенце, сообщил мне Антонов.