В серой зоне

Пришло время задать главный вопрос. На мониторе, прикрепленном над ложем сканера, мы высветили два набора изображений: четкие и расплывчатые лица. Кейт отвезли обратно в палату, а мы принялись анализировать данные. Мы не знали, чего ожидать, но полученные результаты нас ошеломили. Веретенообразная извилина в головном мозге Кейт чрезвычайно энергично отреагировала на изображения лиц. Более того, картина активности была поразительно похожа на то, что мы и другие исследователи наблюдали у здоровых и осознающих реальность пациентов.

Мы чувствовали себя астрономами, которые в поисках внеземной жизни посылают сигнал глубоко в космос. Только мы посылали сигнал глубоко во внутренний космос. И получили ответ! Первый контакт состоялся. Однако что это означало? Была ли Кейт в сознании, несмотря на отсутствие всяких внешних его проявлений? Этот вопрос будет мучить нас еще почти десять лет.

Простых ответов мы и не ждали. Сознание обычно делят на два вида: бодрствование и осознание реальности. Когда вас вводят в общий наркоз, вы погружаетесь в состояние, напоминающее сон. То есть вы больше не бодрствуете. В то же время вы перестаете осознавать, кто вы, где находитесь и что с вами происходит. Таким образом, вы теряете осознание реальности.

Компонент бодрствования относительно легко понять и измерить – если глаза открыты, значит, вы бодрствуете. С осознанием реальности дело обстоит гораздо труднее. Как его измерить? Пациенты в серой зоне, как, например, Кейт, прекрасно подходят для иллюстрации этого обстоятельства. Она бодрствовала, в чем у нас не имелось никаких сомнений, потому что ее глаза были открыты. Но осознавала ли она реальность?

Поскольку Кейт не реагировала на свет и звуки, а также на любые многочисленные попытки привлечь ее внимание, доктора решили, что она не осознает реальность. Ее самоощущение было «стерто». Примерно как у пациентов с болезнью Альцгеймера, которые постепенно перестают понимать, кто они и где находятся. Однако положение Кейт виделось нам еще хуже. Пациенты с болезнью Альцгеймера (по крайней мере, до наступления последних стадий заболевания, когда больные порой впадают в некую форму вегетативного состояния) все же сохраняют ощущение, что существуют, даже когда забывают, кто они. У них остается, пусть слабая и искаженная, связь с внешним миром. Мы предполагали, что у Кейт все связи с миром разорваны целиком и полностью. Она себя ничем не ощущала.

Эксперимент дал нам новую информацию. Хоть и несовершенный, опыт помог получить жизненно важные результаты. Когда Кейт показывали фотографии людей, которых она знала, ее мозг реагировал так, будто она бодрствует и осознает происходящее как совершенно здоровый человек. И какой вывод мы могли сделать, имея эти данные? Означает ли это, что активные функции мозга связаны с личностным опытом? Вспоминала ли Кейт тех людей, которых видела на фотографиях? Испытывала ли к ним какие-то чувства? Знала ли она, что лежит в ПЭТ-сканере и смотрит на фотографии родственников и друзей? Или ее мозг реагировал автоматически, на «автопилоте»?

Многие типы стимуляторов – среди них знакомые лица, речь и боль – включают автоматические реакции мозга, отголоски, указывающие на то, что сообщение было получено, хотя и необязательно осознанно прочувствовано. На шумной вечеринке мы, возможно, и не подозреваем о разговоре, который происходит у нас за спиной, пока не услышим знакомое имя. Оно-то и привлекает наше внимание. То, что мы вообще его улавливаем, означает, по-видимому, следующее: несмотря на отсутствие осознанного знания о том, что мы делаем, наш мозг следит за разговором на всякий случай, чтобы не пропустить нечто важное, например наше имя. Однако это не значит, что, поскольку мы воспринимаем наши имена, мозг будет помнить разговоры, в которых они были упомянуты. Память и восприятие – совершенно разные вещи. Восприятие разговора не означает, что вы его запомните. Зачем? Какой смысл? Мозг словно бы «обшаривает» окружающее, разыскивает значимую информацию. Он не пытается запомнить абсолютно все.

То же самое происходит с лицами. Когда мы идем по многолюдному проспекту, знакомые лица наших друзей буквально врываются в наше сознание и отвлекают от текущих мыслей. Получается, мозг рассматривает и принимает во внимание все лица, решая, на каких стоит сосредоточиться, а какие проигнорировать. И делаем мы это бессознательно. Это происходит само собой. Мозг машинально просматривает все лица в толпе и «сообщает» нам только о тех, кого мы хотели бы увидеть, о тех, кто нам знаком. Даже если мы попытаемся контролировать данный процесс, то потерпим неудачу; мы не можем просто взять и решить не узнавать знакомые лица, равно как и не можем решить не слышать свое имя на вечеринке.

Описанное выше явление зависит от того, где мы находимся и что делаем. На улице, переполненной незнакомцами, наше внимание привлекают лица друзей. Однако на празднике, в комнате, полной знакомых, мы немедленно реагируем на лицо неизвестного нам человека. Этот процесс срабатывает по-разному в различных ситуациях и зависит от разных ожиданий, что, вероятно, связано и с эволюционным преимуществом: очень важно из потока информации, постоянно поражающей сетчатки наших глаз, вычленить самое главное. В толпе на улице мы не ожидаем увидеть знакомых – это нарушение прогнозируемой ситуации, что и заставляет мозг перейти в режим готовности. И это весьма хорошо и полезно. Надо всюду искать преимущества. Встретить друзей среди незнакомцев – добрый знак. Вдруг встреча выльется в разговор, а то и свидание? Тогда вы можете влюбиться и найти спутника жизни!

И наоборот, на вечеринке, где полно знакомых, незнакомец интереснее всех. Мы предполагаем увидеть там друзей, а незнакомое лицо нарушает наши ожидания. О друзьях мы и так все знаем. А что же незнакомец? Встреча с ним обещает нечто новое, что может принести пользу, преимущество. В любой ситуации важно отмечать все необычное и неожиданное. Наш мозг очень эффективно выделяет несовпадения и странности, причем большую часть времени – бессознательно.

Многие из самых сложных процессов в человеческом мозге подобны описанному выше. Мы – взрослые люди, а потому не можем вдруг заявить, будто не понимаем, что нам говорят. Не можем взять и решить не выяснять дорогу с работы домой, если нам предстоит совершать этот путь каждый день, равно как и убедить себя не любить определенную музыку или вид искусства. Мы можем решить умалчивать о чем-то, что нам нравится, или даже заявлять, что мы что-то ненавидим; однако это не меняет истинных эмоций, которые мы испытываем не по своему выбору.

Иными словами, мы и думаем, и чувствуем, несмотря на то что абсолютно не осознаем, как это в принципе происходит. Кроме того, «нормальные» нейронные реакции на события у людей в вегетативном состоянии не обязательно означают, что эти люди переживают сознательные ощущения, связанные с данными событиями. Верно и обратное – подобные реакции отнюдь не свидетельствуют о том, что человек пребывает не в сознании – люди в здравом уме реагируют порой точно так же. Дело в том, что мы просто-напросто не знаем, что именно происходит в мозге. Какой бы революционный и захватывающий ответ о состоянии Кейт на ПЭТ-сканере мы ни получили, о том, что именно с ней происходит, доподлинно нам было неизвестно.

Однако мы продолжали думать о Кейт и обсуждать ее состояние. Когда наша статья о необыкновенном клиническом случае Кейт вышла в «Lancet», одном из старейших в мире (он издается с 1823 года) и очень известном медицинском журнале, она вызвала шквал внимания со стороны СМИ.

Нас с Дэвидом Меноном пригласили на утреннюю передачу Би-би-си. В студии я взволнованно демонстрировал пластиковую модель человеческого мозга в натуральную величину и объяснял принцип работы веретенообразной извилины. А Дэвид добавил: «Представьте, что произойдет, если вследствие травмы головного мозга или из-за болезни пациент теряет способность даже моргнуть по собственной воле. Если пациент никак не реагирует на раздражители, мы не знаем почему: он или действительно ничего не чувствует и не слышит, или просто не в состоянии дать нам знать, что все чувствует и слышит. Кошмарная ситуация».

Просматривая старые записи той передачи, я каждый раз вспоминаю странную цепь совпадений и удачи, которая и привела нас тогда в студию. Если бы не болезнь Морин, я бы не заинтересовался вегетативным состоянием и даже не выяснил, что оно значит на самом деле. Однако я часто думал о том, что происходит в мозге Морин и подобных ей пациентов, а встреча с Кейт дала мне возможность начать исследования. А если бы мозг Кейт не отреагировал? Что, если бы она во время опыта просто заснула? Вполне вероятно, мы бы и не попытались продолжить исследование. Сказали бы: «Ну, с этим, пожалуй, хватит. Перейдем к следующей теме». Нам несказанно повезло. Именно после эксперимента с Кейт мы принялись искать других пациентов в вегетативном состоянии. Я часто думал: «Быть может, Морин тоже на самом деле что-то видит и понимает?»

Несколько месяцев спустя состояние Кейт значительно улучшилось, и ее перевели в специализированное реабилитационное учреждение в одном из городков неподалеку от Кембриджа. Мне постоянно сообщали об успехах нашей пациентки. Постепенно Кейт начала отвечать на вопросы, читать книги, смотреть телевизор. Ее навыки мышления и рассуждения вернулись в пределы нормы, хотя физически она оставалась недееспособной. Части ее мозга, отвечавшие за ходьбу и речь, были сильно повреждены.

Почему же Кейт выздоровела? В то время в медицинской среде считалось, что пациенты, пробывшие в вегетативном состоянии несколько месяцев подряд, никогда не выздоравливают. Неужели те, кто заботился о Кейт, узнав о результатах нашего сканирования, стали вести себя с ней иначе? Быть может, они уделяли Кейт больше внимания, работали с ней интенсивнее, проводили с ней больше времени? Не это ли способствовало ее выздоровлению? Психологические исследования показывают: социальная изоляция приводит к разрушительным последствиям для мозга. Представьте, что много месяцев подряд на вас не обращают ни малейшего внимания, будто вы вещь. Худший вид социальной изоляции! Разве от такого можно оправиться? Когда с Кейт стали общаться, читать ей, задавать вопросы, наверняка она почувствовала себя намного лучше. Какое именно влияние оказывают на мозг подобные действия, мы не знаем, и все же не сомневаемся: возможности организма в такой обстановке расширяются.

Позже Кейт записала свои воспоминания о том периоде, когда ее состояние называли «вегетативным». И от слов ее буквально волосы встают дыбом: «Все говорили, что я не чувствовала боли. Они все ошибались».

Когда откачивали жидкость из легких, Кейт задыхалась от ужаса: «Не могу передать, как мне было страшно. Особенно когда в рот вставили трубку». Девушку часто мучила жажда, но сообщить об этом она не могла. Иногда она кричала. Медсестры думали, это всего лишь рефлекс. Никто никогда не объяснял, что с ней делают.

Кейт пыталась покончить с собой, задерживая дыхание, – пациенты, осознающие реальность в серой зоне, часто так поступают. «Я не могла заставить нос не дышать. Мое тело отказывалось умирать», – написала Кейт.