В один день на пороге меня встречал висящий в воздухе пышущий паром чайник, который, убедившись, что я пришел один, запер за мной дверь, отправился на кухню, покачиваясь в воздухе.
В другой день дверь мне открыли рыцарские доспехи, громыхнули приветственно железом, чуть было не проткнули меня мечом и направились из дома за молоком, которое оставил в плетеной корзинке на подъездной дороге молочник. Затем рыцарь с молоком вернулся в дом, буркнул мне, чтобы я не торчал на пороге, запер дверь и отправился куда-то на кухню. Больше я никогда этих доспехов не видел.
Однажды, когда я приехал, не обнаружил входной двери – сразу за дверным проемом открывался вид на коридор и большого черного кота, который, разлегшись на паркете, вылизывал себе живот. Я удивился про себя, куда делась дверь и кому она могла потребоваться, попробовал войти и воткнулся лбом в дерево. Дверь, оказывается, все это время была на месте, только сделалась невидимой.
Я долго пытался найти дверной замок, безуспешно нащупывал ручку, пока надо мной не открылось окно, не выглянул недовольного вида Штраус и не скинул мне веревочную лестницу, по которой я и попал в дом.
На следующее утро, отправляясь к Уэллсу, я начинал уже опасаться, что по приезде не только двери не увижу, но и весь дом исчезнет. Дом был на месте, но по лужайке перед ним прогуливался косматый, бородатый мужик, на котором из одежды была только грубо обработанная шкура какого-то облезлого животного, по всей видимости льва. Мужик помахивал суковатой дубинкой, кровожадно посматривал на полосатого кота породы ориентал, который засел на дереве. Кот с изумлением взирал на чудо природы в шкуре, что топталось под деревом. Я не спешил покидать автомобиль, размышляя, чем мне грозит встреча с этим пещерным человеком, когда дверь дома приоткрылась, выглянул Штраус с большим ружьем, из ствола которого торчали какие-то перья, увидел меня, радостно улыбнулся и засадил неандертальцу стрелу чуть ниже поясницы. Через несколько минут мужик в шкуре храпел на подъездной дорожке, вызывая недюжинное любопытство у соседей. Штраус попросил меня о помощи, и мы вдвоем затащили спящего в дом. Пахло от него костром, кровью и грязью. На вопрос, кто это такой и как он здесь оказался, ни Штраус, ни Уэллс мне не ответили, но недвусмысленно переглянулись, отчего я убедился, что за этим делом стоит какая-то тайна, в которую меня не спешили посвящать.
Уэллс очень любил своих кошек. В доме их было три: полосатый ориентал по прозвищу Портос, дымчато-серая егоза по имени Миледи и черный дворянин с зелеными глазами и рваным ухом, которого Штраус называл Пиратом, а Уэллс чаще всего Злодеем или Бассом. Как я потом узнал, в детстве так называли дома самого Уэллса. Что означало это домашнее прозвище, для меня осталось загадкой, а спрашивать было сначала неудобно, а после стало некогда. Вскоре мы нашли Пирата Басса мертвым в луже крови на лужайке за домом. Кто его убил и зачем, так и осталось неразгаданным, как и то обстоятельство, что на следующее утро Басс с гордым видом прогуливался по дому Уэллса и истошно мяукал, выпрашивая блюдце молока и свежую мышь – его привычный дневной рацион питания. Увидев его, я на некоторое время потерял дар речи. Оправившись же от потрясения, направился к Уэллсу с вопросами, но он отнесся к этому воскрешению с деланым равнодушием. Хотя я видел, что его этот вопрос взволновал, но он отчего-то не хотел, чтобы я узнал о его чувствах.
В течение следующей недели я несколько раз находил мертвого Пирата, который потом неизменно воскресал и с невозмутимым видом требовал к себе почтительного отношения. Вероятно, это были результаты или побочные эффекты экспериментов Гэрберта, в которые он не торопился меня посвящать.
Я так привык к кошкам Уэллса, что не сразу заметил, что никогда не видел Портоса, Миледи и Пирата одновременно. Каждый раз они являлись по очереди, так, словно боялись помешать друг другу или словно у них был график посещения дома. Я хотел спросить об этой странности Гэрберта или Штрауса, но передумал, посчитав, что интереснее будет самому разгадать эту загадку.
Я стал наблюдать за явлением кошек, пытаясь найти закономерность, но никакой логической цепочки выстроить не смог. Они приходили когда хотели, подтверждая известное правило о том, что кошка гуляет сама по себе. И я никогда не видел этих котов спящими. Ни разу при мне они не укладывались полежать и не давались в руки человеку. Они ходили по дому, совали везде свой нос, словно следили за тем, что делалось в доме. Одно время я даже начал подозревать, что они разведчики, засланные конкурентами Уэллса с целью выведать его самые сокровенные секреты.
Они могли свободно расхаживать по рабочему столу Гэрберта, когда он работал над очередным своим проектом, заглядывать в чертежи, листать лапой книги, которые лежали открытыми. Тогда я решил проследить, куда пропадают кошки. Ведь должны же они где-то спать. Но ни разу мне не удавалось поймать момент, когда они исчезали из дома.
Вот вроде Миледи на глазах, трется о ножку рабочего стола, стоит на секунду отвернуться – как ее нигде нет, и ничто не напоминает о том, что она вообще посещала дом.
В конце концов я не выдержал и спросил Уэллса, где спят его кошки и почему они приходят по очереди. Ответ же поверг меня в изумление. Гэрберт заверил меня, что эти кошки не его, он никогда не заводил их, поэтому откуда они приходят и куда исчезают, он не знает. Он их подкармливает, но не более того. Никогда он не находил в доме следы их жизнедеятельности, так что в какой-то степени эти кошки были пришельцами, чужими соглядатаями, к которым он, несмотря ни на что, привязался.
Бывали дни, когда кошки не появлялись в доме, и Гэрберт тревожился, как бы что с ними не случилось. В такие дни настроение у него пропадало. Он расхаживал по дому, брал в руки книгу за книгой, словно перебирал жемчужины своей коллекции, но ни на чем не останавливался. Он мог прервать эксперименты и заявить, что сегодня нет вдохновения работать, а есть желание кутить. Тогда он приказывал Штраусу запрягать повозку, за руль которой неизменно садился дворецкий, и отправлялся в центр города развлекаться. Он посещал светские клубы, различные общества, куда простому человеку с улицы доступа не было, часто заглядывал в пабы и рестораны, где встречался с разными людьми, которые рады были его видеть. Здесь он проводил несколько часов за интересными беседами. Они обсуждали все на свете: горячие мировые новости, свежие светские сплетни, последние сводки криминальной хроники. Но нигде, кроме бара «Айдлер», Гэрберт Уэллс не позволял себе пускаться в философские размышления и делиться с другими своими мыслями на политические и социальные темы.
Здесь, в баре «Айдлер», собирался тайный клуб единомышленников, который неофициально возглавлял Уэллс. Они называли себя «Ленивцами», поскольку считали, что мало слов, которыми они обмениваются, нужно также и дело, до которого у них не доходили руки. Они радовались революционным настроениям, которые нарастали в Европе сразу после Первой мировой войны, потому что считали, что закостенелое общество европейской аристократии, связанное кровными узами, невозможно преобразовать путем проведения реформ. Его можно только взорвать изнутри, чтобы на обломках старой системы выстроить новое общество. В клубе «Ленивцев» состояли разные уважаемые в обществе люди: супружеская чета Уэбб – Сидней и Беатриса, Джордж Гиссинг, Бернард Шоу, Артур Конан Дойль, Джеймс Кейвор, Олдос Бедфорд и многие другие, но каждый из них был проверенным человеком, который слушал крамольные рассуждения, но ничего не выносил за пределы бара «Айдлер».
За некоторые философские разговоры можно было получить вполне реальные тюремные сроки по политическим статьям. Не бывает революционных преобразований, следующих букве закона.
Захаживали в бар «Айдлер» и молодые политики, которым в будущем предстояло встать у руля Британского Содружества и стать первыми лицами мировой политической элиты. Одним из таких политиков был Уинстон Черчилль. Он много курил сигары, пил коньяк и интересовался всем, что обсуждалось в клубе «Ленивцев». В особенности его интересовала тема Космополиса, государства будущего, которое будет заселено новым человечеством, воспитанным в среде людей настоящего.
Эту идею высказал Гэрберт Уэллс и особенно сильно ее развивал, поскольку считал, что только в этом будущее всей человеческой цивилизации, избавление от всех бед и проблем, от голода и войн. Одну из главных причин разобщенности человечества Уэллс видел в национальных и культурных различиях между странами, которые должны быть уничтожены, наравне с государственными границами. Только тогда, когда человечество отринет вавилонское разъединение и сможет стать единым целым, шагнет в будущее, в космос, сможет покинуть свою колыбель Землю и начать освоение других планет.
Больше всего возражал и спорил по этому поводу Черчилль. Мысль отказаться от национальных особенностей и интересов казалась ему еретической. Он клубился сигарным дымом, ярился и доказывал, что Космополис если возможен в создании, то только под управлением британской короны. Остальной мир настолько невежественен и ленив, что им нужно управлять, чтобы привести его к процветанию.
Я присутствовал при этих спорах и чувствовал, что, вероятно, из-за деятельности клуба «Ленивцев» меня и приставили к Уэллсу. Уверен, что Флумен был бы рад получить такой компромат на Гэрберта и его компанию. Собрания явно носили антиправительственный характер и могли быть приравнены к государственной измене и другим неприятным статьям уголовного кодекса, за которые остаток жизни можно было провести на каторге или на рудниках. Но у меня и мысли не появилось выдать Уэллса. Постепенно я проникался идеями клуба «Ленивцев» и стал сожалеть, что им не хватает сил и возможностей перейти от слов к делу.
Основными соратниками Уэллса по клубу «Ленивцев» были Джеймс Кейвор и Олдос Бэдфорд. Два джентльмена высокого достатка из высшего общества, это единило их, но в то же время они не были похожи друг на друга. Кейвор был высокий господин с бледным лицом и тонкими усиками. Все в его облике выдавало военного. И он правда был из числа служивших. Полковник медицинской службы в отставке с хорошей пенсией, но в то же время с обширной частной практикой. Он пользовал многих господ из высшего общества. Если можно было бы так выразиться, он был главным адептом Гэрберта Уэллса, полностью и безоговорочно разделял все его взгляды на политику, общество, мировое закулисье и, что самое важное, на будущее всего человечества. Бэдфорд был низкого роста, плотного телосложения, занимался межокеанской торговлей. Ему принадлежала торговая компания «Красная коробка», на создание которой он положил все свои силы и устремления. Компания выросла из маленького складского помещения в Лондонском порту до многочисленных ангаров, собственных океанских грузовых судов и представительств в Южной и Северной Америке, Российской империи и Японии. Несмотря на то что Бэдфорду принадлежало миллионное состояние, он был простым человеком и горячим поклонником гения Гэрберта Уэллса. Во всех философских спорах он вставал на сторону Уэллса и давал яростный отпор его противникам. Основным оппонентом его неизменно становился Уинстон Черчилль.
ebooksa