В IV веке отказ большинства следовать узким путем, заповеданным Иисусом, привел к тому, что уже внутри Церкви появилась община тех, кто решил воплотить в жизнь идеал, начертанный Иисусом, с максимальной буквальностью. Монахи этого периода применили словосочетание «узкий путь» к своему образу жизни[452]. Для них следовать узким путем означало подражать Иисусу, отказываясь от многих доступных обычному человеку благ, включая материальное благосостояние и вступление в брак.
В тот же период начало складываться представление о святых как особом классе лиц внутри Церкви, оказавшихся способными воплотить в жизнь евангельский идеал во всей полноте. Если в первом поколении христиан термин «святые» применялся по отношению ко всем членам христианской общины (Деян. 9:41; 26:10; Рим. 16:15; 1 Кор. 6:1-2; 14:33; 16:1; 2 Кор. 9:1, 12; 13:12; Еф. 3:8; Флп. 4:22), то в послеконстантиновскую эпоху этот термин получил тот устойчивый смысл, который сохраняет по сей день: святыми стали называть людей, отличающихся от прочих христиан уровнем достигнутого духовного совершенства. При этом термин «святые» не был зарезервирован исключительно для монахов: в категорию святых могли войти и епископы не из числа монашествующих, и семейные священники, и миряне, в том числе цари и князья, отличавшиеся особым благочестием.
Понятие «узкий путь» относится не только к монахам или святым. Оно продолжает сохранять значимость для всей общины христиан, как сохраняют значимость для всей Церкви, а не только для какой-то ее части Нагорная проповедь и другие наставления Иисуса. Эти наставления подобно дорожным знакам служат ориентирами для каждого христианина. Однако не все следуют этим ориентирам и становятся на узкий путь; из тех же, кто решился следовать по узкому пути, не все доходят до цели – врат, открывающих вход в Царство Небесное. Встать или не встать на узкий путь – зависит от сделанного человеком выбора. Какую часть пути пройти, насколько далеко продвинуться к цели – зависит не только от личных усилий человека, но и от содействия Бога, а также от помощи других членов общины.
2. Лжепророки
Следующая часть Нагорной проповеди связана с предыдущей через тему широкого пути, ведущего в погибель. Если на узком пути учителем является Иисус, то на широком пути есть свои учители, от которых Иисус предостерегает учеников:
Выражение «волк в овечьей шкуре» стало поговоркой. Слово «волк» в Ветхом Завете употребляется с эпитетом «хищный» (Быт. 49:27); волк является символом жестокости и необузданности (Авв. 1:6-8), он нападает на людей (Иер. 5:6), похищает добычу (Иез. 22:27), не оставляет до утра ни одной кости (Соф. 3:3). Овца, напротив, символ кротости (Ис. 53:7). Результатом пришествия Мессии, согласно пророку Исаие, станет совмещение несовместимого:
Образ дерева, которое срубают и бросают в огонь, является буквальным заимствованием из проповеди Иоанна Крестителя, говорившего тем, кто приходил к нему:
Параллель к рассматриваемому тексту мы находим в Евангелии от Луки, где он предстает перед нами в более сжатой и обобщенной форме:
Здесь нет никаких ссылок ни на лжепророков, ни на Страшный суд. На основании этого сторонники гипотезы, согласно которой Матфей и Лука работали с единым общим первоисточником (гипотеза Q), утверждают, что текст Луки, как более краткий, является более аутентичным, а Матфей дополнил и развил этот текст в интересах своей общины[453]. Как и в других случаях, мы не видим оснований для такой трактовки труда Матфея и считаем, что Иисус вполне мог в разных аудиториях говорить сходные вещи – где-то длиннее, где-то короче, при этом по-разному расставляя акценты.
Образ доброго и худого дерева даже в Евангелии от Матфея встречается в речи Иисуса дважды. Отвечая на упрек иудеев в том, что Он изгоняет бесов не иначе, как силою веельзевула, князя бесовского, Иисус говорит:
Повторение формулы
Отметим, что у Матфея, в отличие от Луки, для обозначения худого дерева и плода используются различные термины: σαπρός («гнилой», «испорченный», «непригодный») – для дерева, πονηρός («злой», «лукавый») – для плода (при этом первый термин использовался для характеристики предметов и продуктов, а второй – людей). У Луки в обоих случаях мы находим термин σαπρός. Для обозначения доброго дерева и плода Матфей также использует два разных термина:
Лука в обоих случаях использует термин
Страшный суд
Прямых ветхозаветных параллелей к рассматриваемому сегменту Нагорной проповеди мы не находим. Однако некоторые образы могли быть навеяны Ветхим Заветом, например сравнением праведника с деревом, приносящим плод, в 1-м псалме, где это сравнение соседствует с темой двух путей:
В поисках возможных источников для заключительных разделов Нагорной проповеди мы натолкнулись на следующий текст из книги пророка Иеремии, который, как нам кажется, нельзя обойти вниманием: