Причастие апостолов
Обо всем этом говорил Иисус в беседе о небесном хлебе. Разумеется, эту беседу не могли понять ее непосредственные слушатели. Даже сегодня, двадцать веков спустя, несмотря на то что Евхаристия совершается в каждом храме, несмотря на множество написанных на эту тему толкований и произнесенных проповедей, мысль о том, что человек может «съесть Бога» или «выпить Его кровь» у многих вызывает недоумение и отторжение. Вспомним, что отпадение Льва Толстого от Церкви началось в тот момент, когда он, тщательно подготовившись к причастию и подойдя к Чаше, услышал слова священника: «Верую, Господи, и исповедую. яко сие есть самое честное тело Твое и сия самая есть честная кровь Твоя.» Эти слова смутили писателя, он усомнился в реальности присутствия Бога в евхаристическом хлебе и вине[245]. И с ним произошло то же, что случилось со многими из учеников Иисуса после того, как они услышали беседу о небесном хлебе: он отошел от общины учеников Христа.
«Религия духа», которую создал Иисус, очень далека от того, что на современном языке, начиная с Лейбница, называют идеализмом, имея в виду, что мир идей первичен по отношению к материальному миру. Библия не говорит о каком-то идеальном мире. С первых страниц она повествует о мире, населенном людьми и животными, – о мире, в котором для поддержания жизни каждому живому существу нужна пища. Но материальный мир является домом Божиим, материальные предметы могут быть наполнены присутствием Божиим, и тело человека может стать храмом живущего в нем Бога (1 Кор. 6:19). Новый Завет предлагает вполне конкретный путь к такому соединению с Богом: через принятие внутрь тела и крови Бога воплотившегося.
«Религия духа», созданная Иисусом, одновременно является «религией плоти». В беседе о небесном хлебе термин «плоть» употребляется в двух значениях. С одной стороны, плоть противопоставляется духу:
Новизна христианства заключается в том, что оно предлагает человеку соединиться с Богом не только через молитву и иные формы богопочитания, но прежде всего через вкушение Бога. Человеческая плоть Иисуса Христа является плотью воплотившегося Бога и Его кровь – кровью Бога, ставшего человеком. Принимая внутрь плоть и кровь Богочеловека под видом хлеба и вина, человек физически соединяется с Богом: через причащение Сам Бог проникает внутрь человека – в его плоть и кровь, в клетки его тела. Однако одновременно с телом Бог обоготворяет и дух человека, так что человек соединяется с Ним всем своим естеством – и духом, и плотью. Он начинает жить в Боге, а Бог начинает жить в нем.
Когда Иоганн Себастьян Бах на закате дней писал свое сочинение «Искусство фуги», так и оставшееся незаконченным (по версии его сына, он умер во время работы над последней фугой), мало кто понимал смысл и значение этой музыки. Современникам это сочинение казалось сухим и исполненным формализма сборником упражнений по полифонии. Покупателей на изданную после смерти Баха партитуру нашлось мало, и матрицы пришлось продать с молотка, чтобы хотя бы частично окупить расходы на издание.
Иоганн Себастьян Бах
В наши дни «Искусство фуги» заслуженно считается одним из величайших музыкальных шедевров, но понадобилось не менее трехсот лет для того, чтобы человечество пришло к такому пониманию. Сегодня эту музыку исполняют на разных инструментах, начиная от органа и фортепьяно, кончая струнным ансамблем или квартетом саксофонов. Бах предусмотрительно не поставил перед нотоносцами наименование инструментов, на которых эта музыка должна исполняться, как бы указывая на то, что она не привязана к конкретному составу инструментов. Не привязана она и к конкретной эпохе или конкретному месту: язык этого музыкального произведения – вневременной, превосходящий границы времени и пространства.
Бах был автором множества сочинений – как духовных, так и светских, написанных на понятном для его современника музыкальном языке. Если бы он захотел написать еще одно понятное и популярное произведение, он бы написал вместо «Искусства фуги» 7-й Бранденбургский концерт. Трудно представить, чтобы Бах не сознавал, что «Искусство фуги» не будет понято его современниками. Он писал его не столько для своих современников, сколько для будущих поколений. И настало время, когда человечество сумело по достоинству понять и оценить этот труд.
Спас
Когда мы читаем евангельские повествования о том, что делал и говорил Иисус (в особенности это относится к четвертому Евангелию), мы далеко не всегда понимаем, почему Он поступал так, а не иначе, говорил то, а не другое. То, что Он делал и говорил, было адресовано не только Его современникам, непосредственным участникам событий. Не в меньшей, а может быть, и в значительно большей мере оно было адресовано будущим поколениям. После Его смерти и воскресения апостолам предстояло
В отличие от Баха, о котором забыли на много десятилетий и потом неожиданно вспомнили, Иисус Христос не был забыт после смерти. Он создал живую традицию, внутри которой не только сохраняется память о Нем, но и Сам Он незримо присутствует – прежде всего в Евхаристии. Именно таинство Евхаристии стало тем фундаментом, на котором было построено все здание Церкви. Она скрепляет верующих в единое тело и соединяет со своим Главой – Христом (Кол. 1:18).
Каждое новое поколение христиан возвращается к беседе о небесном хлебе как одному из сердцевинных пунктов учения Иисуса. Каждое новое поколение пастырей толкует ее в свете того евхаристического опыта, который ему дается. И только в свете этого опыта и изнутри его эта беседа обретает смысл. Любое ее толкование вне евхаристического контекста может породить лишь недоумение и вопросы:
Глава 6
Иисус на празднике кущей
Нам предстоит теперь обратиться к большому разделу Евангелия от Иоанна, о котором один из современных исследователей этого Евангелия пишет так:
Мы подошли к тому, что, честно говоря, является наиболее трудным и непривлекательным разделом четвертого Евангелия. Кроме двух или трех пассажей, я полагаю, что в главах 7–8 не много того, что, если бы было опущено, причинило бы огорчение. Содержание этих глав полемично: Иисус постоянно пребывает в спорах и ссорах
Насколько субъективной и односторонней является эта оценка, нам предстоит убедиться на основе анализа 7-й и 8-й глав Евангелия от Иоанна, которые, несмотря на свой ярко выраженный полемический характер, в значительной степени составляют богословскую сердцевину этого Евангелия – хотя бы потому, что почти полностью состоят из прямой речи Иисуса. Рассматривая эти главы, мы попытаемся вычленить наиболее важные богословские концепты, а также ответить на вопрос о причинах, побудивших Иисуса изложить эти концепты столь необычным способом.
7-я глава Евангелия от Иоанна представляет собой загадку с точки зрения композиции, содержания, взаимодействия различных элементов друг с другом. «Ни одна глава в Евангелии не ставит столько проблем для анализа, как эта, и продолжающиеся разногласия [между учеными] не удивительны», – отмечает еще один исследователь[247]. Разгадывать загадку ученые обычно берутся путем декомпозиции текста – расчленения его на части с целью отделения оригинального авторского текста от более поздних редакторских комментариев, а также с целью выявления различных источников, из которых, по представлению этих ученых, как из лоскутов, соткана повествовательная ткань главы.
Такой путь представляется более чем сомнительным. Вместо прояснения смысловой связи между имеющимися частями текста ученые, идущие этим путем, пытаются установить связи между теми частями текста, которые, с их точки зрения, относятся к оригинальной версии, тогда как другие части произвольно отбрасываются как якобы не имеющие логической связи с предшествующим и последующим материалом. На наш взгляд, такой подход лишь еще более затрудняет понимание и без того весьма непростого и чрезвычайно насыщенного явными и скрытыми смыслами текста. Несмотря на то что прямую смысловую связь между отдельными фразами иной раз бывает уловить сложно, текст обладает внутренней цельностью и последовательностью развития мысли[248]. Это в особенности касается беседы Иисуса в храме Иерусалимском (Ин. 7:16–29), составляющей центральную часть данной главы.
ebooksa