Камуфлет

И боль в колене ушла.

Спецназовец помог подняться сослуживцу, ещё одному; и вот они все на ногах, и все на одно лицо — статисты.

От меня до Провала метров двадцать: десять — до и десять за канатом. Важное скрывалось там, за срезом шахты, и чтобы разглядеть, нужно приблизиться вплотную. Но почему путь перекрыт канатом?

А, будь что будет. До каната осталось три шага — воздух над ним заструился. Ещё шаг — трос раскалился и, вспыхнув, перегорел. Дымящиеся концы упали на асфальт, открывая проход к Провалу.

Рёв Океана стих. Из Провала доносился низкий подземный гул, от которого дрожала земля. Десять метров до обрыва, а шагов получится двенадцать. Закрыл глаза — вперёд. Раз, два, три… семь, восемь… одиннадцать, двенадцать… «Ложки нет», — вспомнилась «Матрица», — и тут же: «Готов ли ты увидеть то, что должен?»

Не поднимая век, двинулся дальше.

Морская пучина дышит едва слышно.

От далёких звезд доносится рвущая душу мелодия: Брамс, третья симфония, аллегретто. Изумрудные льдинки катятся по звёздным лучам, сливаясь в цепи; гирлянды расходятся веерами, соединяясь в узоры неземной красоты. Льдинки подтаивают, скользят аквамариновые капли, золотистыми искрами ниспадая в ручьи и реки. Речушки переливаются бирюзовыми цветами, журчат на отмелях, звенят порогами, гудят водопадами; божественные цвета и звуки плывут в Океан. Океан дышит потоками, вбирая их в себя; вздымает грудь — и обрушивается вниз, отдыхает и вновь наполняется.

Реки иссякли, слышно лишь тяжкое дыхание Океана. Над Провалом вырос полукруг радуги.

Открыл глаза: радуга исчезла.

У самых ног Океан катит пенистые волны. Справа, возле самой стены шахты, раскачивается огромный, с телефонную будку, стакан. На треть заполне прозрачной жидкостью спиртовый дух доностся оттуда. От верхнего края гранёной посудины отколот приличный кусок. Понятно, финкой.

Волны достигают верхнего края стакана, но тот пока держится. Значит, не всё потеряно. Однако вода прибывает, и медлить нельзя.

Стакан со спиртом или водкой болтается в Океане — что бы это значило? А, блин, СОЛЯРИС! Точно, Солярис…

Грохнуло внезапно — я даже вздрогнул. Над водной поверхностью взметнулся столб воды — на волнах появился золотистый шар. Размером с футбольный мяч — и крутится, как бешеный.

Что это, буй? Но он вращается свободно, не удерживаемый ни тросом, ни якорем.

Снова выстрел — ба-бах! — и столб воды. Ещё гром, и опять фонтанище. И снова, и ещё! На волнах вертятся уже пять «выкидышей», последний вдвое больше остальных.

Шары замедляют вращение, на них проявляются какие-то знаки. Но прочитать не удаётся: волны бросают сферы, как щепки.

Знаки, непонятные знаки… Что-то мелькает подобное. И так лихо закручено… Да вот же оно — «МЕНЭ — ТЭКЕЛ — ФАРЭС»!

Конечно, «МЕНЭ — ТЭКЕЛ — ФАРЭС»! Изречение, начертанное необычным образом. В похожую передрягу попал вавилонский царь Валтасар. Пируя с вельможами, для питья он умыкнул сосуды — во идиот! — из святилища дома Божьего в Иерусалиме. И в разгар веселья появилась загадочная рука. Она-то и написала на стене таинственные слова: МЕНЭ — ТЭКЕЛ — ФАРЭС.

У Валтасара сердце ёкнуло, и повелел он мудрецам срочно расшифровать дацзыбао. Не одолели. Выручил иудейский пророк Даниил, перевёл с арамейского. Дословно получилось: исчислено — взвешено — разделено царство твоё. Дескать, крандец тебе, Валтасар. Так оно и вышло. В ту же ночь Валтасара убили, а царством его завладел Дарий, царь персов.