Слёзы потекли по щекам уже сильным напором.
Мирон быстро бросился меня обнимать и утешать. Он ладонями растирал мои слёзы и гладил, что-то успокаивающее нашёптывая на ушко.
Я не могла понять, что я сейчас чувствую.
Моя душа рвётся в клочья!
Так много лет прошло!
Но почему я узнаю правду только сейчас?
И если бы не Мирон, я бы могла вообще не узнать её никогда.
Поразительно…
— Ну тише, тише… Всё хорошо.
— Мама меня л-любила! Она меня не хотела б-бросать… Ей было очень б-больно, она умирала!
Это невозможно…
Это так больно!
Но я верю!
Верю каждому слову, написанному от её руки, потому что сердцем чувствую родное! Что-то внутри кричит, что это всё — правда. Это почерк моей мамы. Такой красивый, аккуратный, так похож на мой… но в некоторых местах чернила размазаны, будто это вода. Или слёзы… Она плакала, когда писала.
— Я знаю, малыш, я знаю! Ты обещала сильно не нервничать.
Мирон берет моё лицо в ладони и нежно целует.
Его поцелуи всегда успокаивают…
— Твои родители попали в аварию. Отец скончался на месте, а мать какое-то время пробыла в больнице. Она успела написать это письмо. Как ты поняла, она попросила свою двоюродную сестру удочерить вас. В благодарность, Маргарита отдала Кулагиным часть своего состояния. Но что-то пошло не так. Почему в итоге одна дочь оказалась в приюте — неясно. Я пытаюсь это сейчас выяснить. Всё очень непросто. Ведь столько лет прошло…
Когда мне становится немного легче, приняв новую ошеломительную правду, я продолжаю диалог с Мироном:
— Ирочка?