Второй, не менее важный урок: раскаяние может быть бесполезным, если за ним не последует изменение образа жизни человека к лучшему, отказ от греховной жизни, совершение добрых дел. Иоанн Златоуст пишет:
Смотри, когда Иуда раскаивается? Когда уже совершено и приведено к концу преступление. Таков диавол: он не дает беспечным взглянуть на грех свой прежде, чем они совершат его, чтобы пойманный не раскаялся. Предатель не трогался тогда, как Иисус столько раз обличал его, но когда уже совершено преступление, пришло ему на мысль покаяние, – пришло, но уже без пользы. Конечно, заслуживает одобрения то, что он сознался, повергнул сребреники и не устрашился иудеев; но что сам на себя надел петлю, – это грех непростительный, это дело злого демона. Диавол отвлек его от покаяния, чтобы оно осталось для него совершенно бесполезным; он же и умертвил смертью позорной и для всех открытой, внушив ему погубить самого себя… Не вынес мучений совести[610].
Третий урок: деньги не имеют абсолютной ценности. Даже если сумма кажется привлекательной, она может на поверку оказаться ничтожной в сравнении с иными ценностями. Деньги теряют ценность перед другими, более высокими ценностями, такими как любовь, верность, дружба, сама жизнь. Если человек теряет жизненную мотивацию или если оказывается перед лицом смерти, деньги теряют всякую ценность. В фильме «Титаник» режиссера Дж. Кэмерона есть сцена, в которой один из пассажиров предлагает пачку долларов одному из членов экипажа тонущего судна: тот берет их и бросает в море. Зачем нужны деньги человеку, который через несколько минут уйдет на дно? Точно так же деньги в один момент обесценились для Иуды, когда он понял, что жить ему больше незачем.
Четвертый урок: деньги не должны пахнуть кровью. Это понимали даже первосвященники и старейшины, которые не согласились бросить возвращенные Иудой сребренники в храмовую сокровищницу, а нашли для них иное применение. Жертва на храм должна быть чистой. Для человека же, который заработал деньги ценой предательства или ценой чужой крови, они несут в себе потенциальную угрозу.
Пятый урок касается темы самоубийства. Во многом именно история Иуды сформировала то резко отрицательное отношение к самоубийству, которое характерно для христианской Церкви.
Отношение к самоубийству у народов древнего мира было разным. В некоторых цивилизациях самоубийство воспринималось как благородный или даже героический исход из жизни. Классическим и наиболее известным примером является смерть Сократа, описанная Платоном. Другой известный случай – смерть Сенеки и его жены. (Правда, в обоих случаях самоубийство было вынужденным.)
Христианская традиция воспринимает самоубийство как смертный грех, приравнивая его к убийству. Более того, это единственный из грехов, в котором человек не может покаяться. За исключением тех случаев, когда человек кончает с собой, будучи «вне себя», то есть в состоянии психического расстройства, канонические нормы запрещают отпевать самоубийц; хоронить их, согласно тем же правилам, следует вне кладбища.
Именно самоубийство стало точкой невозврата в судьбе Иуды. По учению христианских толкователей, Иуда мог покаяться и получить прощение от Бога:
Иуда раскаялся: «согрешил я, – говорит, – предав кровь невинную» (Мф. 27:4). Услышал эти слова диавол, понял, что Иуда вступает на путь к лучшему и идет к спасению, и испугался такой перемены… Что же сделал? Смутил Иуду, омрачил чрезмерностью печали, гнал, преследовал, пока не довел до петли, пока не вывел из настоящей жизни и не лишил намерения покаяться. А что спасся бы и Иуда, если бы остался жив, это видно из примера распинателей. Если Господь спас вознесших Его на крест, и на самом кресте умолял Отца и просил им прощения в грехе, то явно, что Он со всем благоволением принял бы и предателя, если б тот принес надлежащее покаяние; но он не в состоянии был воспользоваться этим лекарством, будучи поглощен чрезмерной скорбью[611].
Здесь раскаяние Иуды трактуется как начало пути к спасению. Но если бы Иуда захотел принести искреннее покаяние, он должен был вернуться не к первосвященникам и старейшинам, а к Тому, Кто говорил, что «на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии» (Лк. 15:7). Если Иисус раскаявшемуся на кресте разбойнику сказал: «ныне же будешь со Мною в раю» (Лк. 23:43), то, несомненно, и Иуду простил бы. Но Иуда уже не смог вернуться ни к Иисусу, ни в общину апостолов: то ли ему помешал стыд, то ли отчаяние, то ли диавол, решивший довести его до погибели.
На протяжении веков, начиная с гностических писаний[612]и вплоть до современных произведений художественной литературы[613] и научной мысли[614], предпринимались попытки оправдать Иуду, придать его поступку благородный характер, представить совершённое им предательство как часть Божественного плана. Однако в церковной традиции сохраняется то однозначно отрицательное отношение к Иуде, которое напрямую вытекает из евангельских повествований.
Современный православный богослов видит в Иуде собирательный образ человека, не сумевшего оценить дар близости к Богу и открывшего душу, а вместе с ней и всё свое человеческое естество навстречу диаволу:
Как бездонно глубока трагедия Иуды! В свое предательство Богочеловека Христа он внес всего себя: всю душу, весь ум, всю логику, всё сердце, все силы свои. Все существо свое он утопил в чистейшем демонизме. Все, что было злого в человеческих душах, встретилось в его душе; все, что было злого в человеческих умах, собралось в его уме, и получилось невиданное злоумие; так же точно, все, что было злого в человеческих сердцах, логиках, волях, собралось в его сердце, в его логике, в его воле. Ибо только как таковой он мог продать Богочеловека за тридцать сребренников. Богочеловека: величайшую и, действительно, единственную всеценность рода человеческого, и этой планеты… Падение Иуды тем и исключительно… что он сознательно предал Бога, продал Бога за тридцать сребренников. Никто не недооценивал Бога так бесстыдно и дерзко. Нет ничего более дешевого, чем Бог в этом мире… Иуда как бы забыл все блага Спасителя, все чудеса Его, даже и те, которые он сам лично совершал Его именем. Да, в этом и заключается весь сатанизм Иудиного богопредательства. Если в роде человеческом есть человек, который сознательно и добровольно стал диаволочеловеком, то это Иуда Искариотский[615].
В человеческой природе заложен потенциал богочеловечества в том смысле, что, соединяясь с Богом через веру и добрые дела, человек может настолько приблизиться к Богу, что станет богоподобным. Но в падшей человеческой природе есть и потенциал диаволочеловечества – в том смысле, что человек может сделать все свое естество вместилищем сатаны. На одном полюсе евангельской истории стоит Богородица, на другом Иуда. Первая в наивысшей степени олицетворяет Собой то богоподобное совершенство, к которому призывал Иисус в Нагорной проповеди (Мф. 5:48). Второй – то, против чего Иисус предостерегал: «…Если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма? Никто не может служить двум господам…
Не можете служить Богу и маммоне» (Мф. 6:23–24). Попытка одновременно служить двум господам – Богу и диаволу – закончилась для Иуды трагически.
2. Суд Пилата
11Иисус же стал пред правителем. И спросил Его правитель: Ты Царь Иудейский? Иисус сказал ему: ты говоришь. 12И когда обвиняли Его первосвященники и старейшины, Он ничего не отвечал. 13Тогда говорит Ему Пилат: не слышишь, сколько свидетельствуют против Тебя? 14И не отвечал ему ни на одно слово, так что правитель весьма дивился. 15На праздник же пасхи правитель имел обычай отпускать народу одного узника, которого хотели. 16Был тогда у них известный узник, называемый Варавва; 17итак, когда собрались они, сказал им Пилат: кого хотите, чтобы я отпустил вам: Варавву или Иисуса, называемого Христом? 18ибо знал, что предали Его из зависти. 19Между тем, как сидел он на судейском месте, жена его послала ему сказать: не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него. 20Но первосвященники и старейшины возбудили народ просить Варавву, а Иисуса погубить. 21Тогда правитель спросил их: кого из двух хотите, чтобы я отпустил вам? Они сказали: Варавву. 22Пилат говорит им: что же я сделаю Иисусу, называемому Христом? Говорят ему все: да будет распят. 23Правитель сказал: какое же зло сделал Он? Но они еще сильнее кричали: да будет распят. 24Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы. 25И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших. 26Тогда отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, предал на распятие.
Повествования четырех евангелистов о суде Пилата очень существенно отличаются одно от другого. Самая короткая версия принадлежит Марку. Версия Матфея достаточно близка к ней, однако содержит некоторые важные дополнения. Версия Луки существенно отличается от двух предыдущих: в частности, она содержит целый дополнительный эпизод, описывающий допрос Иисуса у Ирода. Наконец, наиболее подробно и детально встречу Иисуса с Пилатом описывает Иоанн. Его повествование пересекается с прочими лишь в нескольких основных пунктах.
Все три евангелиста-синоптика одинаково передают вопрос Пилата «Ты Царь Иудейский?» и утвердительный ответ Иисуса. При этом ни Матфей, ни Марк не уточняют, в чем Иисуса обвиняли первосвященники: Марк лишь ограничивается упоминанием о том, что «первосвященники обвиняли Его во многом» (Мк. 15:3). Согласно Луке, первосвященники настаивали на смерти Иисуса, «говоря, что Он возмущает народ, уча по всей Иудее, начиная от Галилеи до сего места. Пилат, услышав о Галилее, спросил: разве Он Галилеянин? И, узнав, что Он из области Иродовой, послал Его к Ироду, который в эти дни был также в Иерусалиме» (Лк. 23:5–7).