Саша, Саня, Шура

22
18
20
22
24
26
28
30

- Ну так впиши меня в свои планы, делов-то! – фыркнул Браун. – Я за любой кипишь, кроме голодовки!

- Гена… - Саня многозначительно посмотрела в глаза другу детства. – Я не могу вписать тебя в эти планы. Прости, но до «менаж а труа» я пока не доросла.

- Вот оно как…  - после паузы протянул Генка. – Так, стоп. Кто таков? Почему у меня фейс-контроль не прошел?

- Именно потому, что он у тебя фейс-контроль не прошёл,  - ровно ответила Саня. Им принесли напитки – ей латте, Генке эспрессо.

Но Браун даже не посмотрел на принесенное. Он сверлил Саню пристальным взглядом. А потом снова откинулся на спинку стула  и таки пригубил кофе. И произнес обличительно:

- Ты все-таки связалась с Оболенским.

- Генри, я взрослый человек и имею право…

- Заткнись и слушай!

- Ты мне это уже  говорил!

- А ты меня ни хрена не послушала! – рявкнул Браун и звякнул чашкой о блюдце. – Так что теперь – сиди и слушай!

Саня сцепила зубы, но промолчала. Не потому, что ей так сказал Генрих Браун. А потому, что поняла вдруг, что хочет получить дополнительную информацию о Саше.

- Я Оболенского уже лет восемь знаю, наверное,  - начал Генка хмуро.  – Мы с ним по работе пересеклись и как-то… прикипели друг к другу. Он отличный мужик. Работящий, неглупый, с понятиями. Отнюдь не бедствующий, хотя ты же знаешь, для меня материальный достаток – не показатель для дружбы, - усмехнулся Генка.  – Но Сашка – он просто… милый, понимаешь?

Саня кивнула. «Милый» - это было любимое словечко Брауна, ничего не имевшее общего с любовными отношениями, а обозначавшее, что к данному человеку Генка испытывал сильнейшую душевную приязнь. Саня для него была даже не милой – миленькой, сказывались годы дружбы от самого горшка. Оказывается, и Саша был тоже Генкиным милым.

- Он офигенный чувак, правда. С ним и прибухнуть, и поработать, и выручит без вопросов,  - продолжал Браун.

- Гена, если ты поставил себе цель отговорить меня от отношений с Оболенским, то ты выбрал в корне неверный метод, рассказывая о том, какой он офигенный.

- Заткнись и слушай,  - снова неоригинально огрызнулся Генрих. – Сашка чудесный человек, но у него есть один недостаток. Он свою Ирочку любит. До беспамятства и до сих пор. Сечешь?

Саня хмуро промолчала, размешивая в стакане латте. Она догадывалась, что речь пойдет о Сашиной жене. Что же, ей полезно будет узнать об этом все.

- Мне этого не понять, - Браун тоже был хмур.  – Как можно к одной бабе так присохнуть. Но вот есть такие мужики – однолюбы. Что у них там в мозгах происходит -  я вообще не понимаю. Но Оболенский – такой. Ему только одна баба нужна, ему с ней хорошо, и всего хватает. Он же для нее все делал… - Браун сердито звякнул ложечкой о блюдце. – Пахал как проклятый, по-моему, в отпуск сроду не ездил никуда. Ему лучший отдых – в доме, в подвале там у себя с инструментами чем-нибудь пошебуршать. Зато Ира с Шуркой – то Турция, то Таиланд, то Хайнань, то Вьетнам.  Ну а как же – ребенку полезно море и солнце. А Сашке подвал полезен с инструментами.  Правда, он говорил, что ему в Турциях да Таиландах  жарко и душно, и в гамаке под яблоней с книжкой куда как лучше.  Может, и так. Да только Ирка за ним была как за каменной стеной. И чего ей не хватало… - Генка покачала головой. И если начал он свой рассказ сердито, то сейчас его тон сменился на задумчивый. Браун словно сам себе вопросы задавал – вопросы, которые его занимали уже какое-то время. И на которые он до сих пор не мог найти ответа. – Знаешь, - он вздохнул, словно подводя итог каким-то своим размышлениям. – Есть такие бабы, им надо, чтобы их в узде держали. И чуть что – сразу показывали их место. Не хмурь бровь, боярыня, не про тебя речь. Но я знаю, о чем говорю. Вот Ирка Оболенская  -  она из таких, видать. А Сашка – он добрый. И доверчивый, как олень. Ему же не раз говорили… я… Андрюха Симаков… да неважно… видели Ирочку его с каким-то мужчиной восточной наружности – из таких, знаешь: черные влажные глаза и волосы на груди со спины видно. Она перед самым разводом, видимо, не особо и пряталась уже. Так Сашка Симакову чуть рожу не расквасил за такие намеки, слышать ничего не хотел дурного про свою Ирочку ненаглядную. А она… - Генка еще раз вздохнул, совсем уже невесело – Не знаю, чего в этом с волосами из-за спины есть такого, чего в Сашке не было. Ну не в шерстистости повышенной же дело, правда? Может, конечно, у них там в интиме разлад был, я не знаю, мы такие вопросы не обсуждали, мало ли чего, может, проблемы какие-то у Сашки были… - Саня поперхнулась латте. Это у Саши с интимом проблемы? У Саши?! С его охрененно умелыми руками и языком, с большим и неутомимым членом -  проблемы с интимом?! Видимо, эти вопросы читались у нее на лице, потому что Браун вдруг хохотнул. А Саня почувствовала, что заливается краской. Генка пригубил кофе, поморщился – остыл. – Все ясно, версия провальная. Значит, видимо, дело в том, что Сашка не строил Ирку. Он добрый, ласковый. Да он подкаблучник! – махнул рукой Браун, допивая в один глоток холодный кофе.

Какое-то время они оба молчали.

- Знаешь, Ген… - нерешительно произносит Саня, возя в бокале ложкой. Пить остывшее латте совсем не хочется. – Все, что ты мне рассказал… не так уж и ужасно…