Глубина

22
18
20
22
24
26
28
30

Он притягивает ее в свои объятия, прижимая ее тело – нет, это тело – к своему. Руки Марка ощупывают подбородок, затылок, волосы, как всегда, когда она была жива, и ей кажется, что она сделана из чистого пламени. Она так долго, так долго ждала этого. Мысль о нем – потребность в нем, во втором шансе, в этом – пульсировала и болела внутри.

– Я люблю тебя, – снова шепчет он, словно все еще не веря своим ушам. – Ты вернулась за мной, и я люблю тебя. Я тебя так люблю.

Когда его губы касаются ее – соленые от слез, – она чувствует, как поцелуй снова делает ее легкой, словно ветер. Чувствует, что из нее словно вытягивает что-то, чувствует, что ее душа находит его и кружится в нем. Вся боль, весь гнев и страх, все компромиссы и предательства, все ожидание. Ужасное темное обещание, которое она дала. Все это привело к этому.

А потом… потом она отступает назад. И вместо мгновенного блаженства есть только одиночество.

– Верно, – говорит Марк, не замечая перемены в ней.

Его глаза изучают ее лицо, впитывая его, словно умирающий от жажды долгий глоток воды.

– Ты единственная, Лиллиан. Ты всегда была единственной, – Марк почти смеется. – Всегда все дело было в нас. Ты была права. Ты права.

Одной рукой все еще обнимая Лиллиан за талию, Марк тянется к штурвалу корабля, его глаза сверкают и почти бе-зумны:

– Так давай закончим с этим.

– Марк, подожди. Что ты имеешь в виду? Что ты…

– Так будет лучше и для Ундины, – бормочет он, снова изучая карту. – Она в безопасности. Девочка знает лишь одну семью. Будет лучше, если она никогда не узнает о нас.

И тут девушка понимает, что собирается сделать Марк. С резким вздохом Энни возвращается в свою собственную оболочку, борясь со скорбной болью Лиллиан внутри.

Однажды, когда Энни была ребенком, она купалась у берегов Баллинтоя. Ее подхватило волной и засосало под воду, она почувствовала, как воздух вырвался из груди, почувствовала, как солнечный свет исчез. Ее швырнуло вниз головой и выбросило далеко… очень далеко. Тогда она была слишком юна, чтобы думать о смерти. Она еще даже не придумала игру в исчезновение. Когда она барахталась под волнами, ее охватили паника и смятение… Но под всем этим было что-то неосознанное и постоянное – вера в поверхность, уверенность в том, что свет и дыхание вернутся. В детстве не представляешь себе ничего, кроме жизни, кроме света, кроме еще одного шанса, и еще, и еще.

В тот момент, когда Марк с дикими глазами хватается за штурвал, Энни снова приходит к этой уверенности. Даже сейчас, после всего, что произошло.

После ужасной ограниченности жизни под бдительным оком отца. После внимания Десмонда, его прикосновений, его окончательного предательства. Божьего предательства. После беременности. Унижения. Желания умереть. После мечтаний о побеге. После всего этого – даже став невольным сосудом другой потерянной души, – у нее все еще есть частица настоящей Энни, и частица истины, веры: этот свет.

В ее душе все еще есть уверенность.

Энни цепляется за эту уверенность, когда ее сознание прорывается сквозь чары на поверхность. Она осознает, что творится вокруг, осознает истину.

Они находятся в канале. Девушка видит сердитые белые шапки, когда вода разбивается и кружится в узком проливе. Если корабль не наткнется на скалы, скрытые под волнами, он столкнется с одной из немецких мин.

Марк хочет уничтожить корабль. Обречь на проклятие тысячу душ на борту, спящих и не знающих, что их ждет. Как люди на борту «Титаника».

– Да, – говорит внутренний голос. – Мы всегда будем вместе. – Но это не мысли Энни. Это то, чего хочет Лиллиан, но Энни не может убить всех на борту этого корабля. Она не вынесет ответственности за столько смертей во второй раз.