Макорин жених

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ловкие у тебя руки, Егор Павлович. Ишь, как навострился — из дерьма козульку стряпаешь. Да, довели мужичков до ручки, нечем катанки подшить.

Егор закашлялся от чрезмерной затяжки, повернулся лицом от света.

— Валенки-то барахло, выбросить бы их надо, да я думаю, в лесу еще потаскаю в оттепель, не что и надо…

— В оттепель, конечно, — согласился Ефим. — Да ты зря ко мне не придешь, свой ведь… У меня есть кожа, добрая. Не только на обсоюзку, вовсе сказать, я бы тебе на полные калоши дал. И подошвенная имеется. Вот погоди-ко, я схожу.

Не дав Егору слова произнести, он юркнул за дверь и через две минуты возвратился со свертком.

— На-ко, соседушко, чего нам считаться, свои люди…

Он развернул сверток. Мягкий, хорошо выделанный товар скрипел под пальцами. Среди «передов» оказался и кусок подошвы. Ефим пощелкал по коже ногтем, взял ее на перегиб.

— Век носиться будет! Своей выделки, на совесть…

Он положил кожевенное добро перед Егором.

— Бери. А буде не хватит, так еще возьмешь. У меня не в потребиловке, паевой книжки не надо…

— Да что ты, Ефим Маркович, убери-ко… С чего это ты меня одолжаешь? Я не нищий, чтобы по миру собирать…

— Какой ты ежистый, Егор Павлович, не пойму я тебя. Со всей душой к тебе, вовсе сказать, по-родственному, а ты… Давай без счет. Заодно нам с тобой надо, свои люди…

Ефим Маркович сел к окну, облокотился.

— Хорошо, соседушка, заживем, когда развернемся вовсю. Ты в колхоз не идешь, верно делаешь. Этот огород на один оборот. Подурят да одумаются. Рассыплется все. Видано ли дело — в одном дому семеро хозяев. Пустая блажь. Вот увидишь, достукаются до ручки и к нам же с поклоном придут. А у нас к той поре и в мошне капиталец будет, и хозяйство раздуем. С умом да с молитвой натворим такого, старики не поверят… Так-то, соседушка. Ты подумай, о чем я говорю. Неволить я тебя не хочу, вовсе сказать, ты сам большой. А подумай и приходи ко мне. По-хорошему да по-родственному и завернем дельце…

Егор курил и курил. Он не поддакивал и не возражал. Слушал. В душе его боролись два чувства. Одно говорило: выгони ты, Егор, этого белоглазого уговорщика. Чего он тебя улещает? Не к добру это, ужли не видишь, какой он липкий человек… А другое возражало: что он лихого тебе сделал? Учит уму-разуму, не на злое наставляет. Мастерством заняться худо ли? Крепким хозяином будешь, горя знать не придется. Кожевенный промысел-наживной. Не отказывайся, Егор…

У Ефима Марковича терпения достаточно, и он твердо усвоил совет Платониды: Егора надо взять в свои руки. Он то красочно расписывал выгоды затеваемого дела, то пугал Егора колхозами, сулил ему всяческие беды и напасти, буде он не прислушается к словам сведущих людей. Егор молчал. И трудно было понять, что у него на душе. Ефим Маркович решил, что на сегодня достаточно. Распрощался. Сверток кож остался в углу на лавке.

Глава пятая

МИТЯ — КОМСОМОЛЕЦ ДЕРЕВЕНСКИЙ

1

Не напрасно Платонида вспомнила Митю. Он давно уже стал ей бельмом на глазу. Деревенский комсомолец, он не переносил Платонидиного святошества и при всяком подходящем случае высмеивал ее. Она смиренно вздыхала и медвяным голосом возносила молитвы богу, чтобы тот вразумил и наставил заблудшего младенца. Это еще более распаляло Митю. Какой же он младенец, если за его плечами высшее начальное училище и школа второй ступени!

Окончательно Платонида возненавидела Митю после диспута в сельсовете. Этот диспут он затеял вместе с друзьями-комсомольцами. С юной горячностью они взялись за его устройство. На обороте старого плаката намалевали: «Диспут. Есть ли бог?». Вывесили эту афишу у крыльца потребиловки. В назначенный час помещение сельсовета оказалось переполненным. Митя, хотя и волновался, но был твердо уверен в победе. Еще бы! Не зря же он прочитал книжку Емельяна Ярославского и еще кучу брошюр о боге и сущности религии. Ему было совершенно ясно, что бога нет и быть не может. Он предвкушал тот момент, когда припрет к стенке попов, если они придут. Но попы на диспут не пришли. Что ж, сказать по правде, Митя в глубине души был этим доволен, хотя сам себя старался уверить в обратном. Говорил он горячо и с подъемом. Приводил неотразимые, казалось ему, примеры противоречий из библии, ссылался на научные авторитеты, старался как можно доходчивее изложить теорию происхождения земли, которую еще совсем недавно зубрил в школе. Все шло хорошо. Мужики и сверстники слушали внимательно. И если бы не отец, сидевший в заднем углу, на которого Митя поглядывал не без опасения, лектор чувствовал бы себя совершенно великолепно. Отца Митя побаивался, тот был религиозен и строг. Но он сидел недвижимо, закусив бороду и глядя на ножку стола, около которого громил бога его сын.