Сестра Патриарха Кирилла Елена говорит: «Как мы жили, не понимаю. В детстве я выходила к подъездной двери, а на ручке всегда висела сетка-авоська с продуктами. Их приносили простые прихожане — люди очень скромного достатка. Чаще всего в ней была селедка и булка хлеба»[35].
Слева направо: протоиерей Михаил Гундяев, его сын Владимир, будущий Святейший Патриарх Кирилл, игумения Пюхтицкого монастыря Ангелина (Афанасьева), дочь Елена, матушка Раиса. 1950-е гг.
Священник Василий Гундяев и протоиерей Михаил Гундяев. 1960-е гг.
Параллельно со служением на приходах отец Михаил в 1961 году окончил Ленинградскую духовную семинарию, в 1970 году — Ленинградскую духовную академию.
В возрасте 63 лет он защитил диссертацию и стал кандидатом богословия. Скончался он 13 октября 1974 года в Ленинграде, а в 1984 году умерла его жена Раиса Владимировна.
В семье протоиерея Михаила и Раисы было трое детей: Николай, Владимир и Елена. Все они родились в 1940-е годы, и разница между старшим сыном и младшей дочерью составляла девять лет. Это была крепкая, дружная и глубоко религиозная семья: «У меня была замечательная семья, — говорит Патриарх Кирилл. — Я не помню ни одной ссоры между родителями. Мы жили в коммунальной квартире на Васильевском острове. Дверь никогда не закрывалась, всегда люди приходили»[36].
Старший сын протоиерея Михаила, Николай, окончил Ленинградскую духовную семинарию и академию, был оставлен в академии преподавателем, впоследствии стал ее профессором и настоятелем Спасо-Преображенского собора.
Дочь протоиерея Михаила Елена много лет проработала в библиотеке Ленинградской (Санкт-Петербургской) духовной академии. С 2011 года она является проректором по культуре СПбДА и заведующей регентским отделением.
«Я шел в школу, как на Голгофу»
Школьные годы будущего Патриарха
Средний сын протоиерея Михаила и Раисы Гундяевых, Владимир, будущий Патриарх Московский и всея Руси, родился 20 ноября 1946 года.
Его детство и юность прошли в городе на Неве — Северной столице России. Этот город наложил отпечаток на всю его последующую жизнь, оставив в его душе сильные и яркие воспоминания: «В этом городе не просто происходило мое становление, но и прошла значительная часть моего церковного служения. Сам по себе город, конечно, совершенно особенный: здесь встретились две культуры, две цивилизации. С одной стороны, это город, построенный западными архитекторами, но с другой, — это православный город. То, что величественные православные храмы Петербурга построены в западном стиле, свидетельствует не о слабости наших предков, а о силе русского духа. Мы не боялись в XVIII и XIX веке встречаться с иной культурой, потому что сами были очень сильны. Кстати, непременным условием любого диалога с людьми иной культуры должна быть внутренняя сила того, кто в этот диалог вступает, иначе разговор заканчивается поражением, а может быть, даже и порабощением. Так вот, православный Петербург никогда не перестал быть русской столицей и православным городом, несмотря на то, что в нем — в культурном отношении — происходила встреча с Западом. Сочетание верности своим принципам с готовностью к диалогу — это у меня от моего петербургского воспитания»[37].
Володя Гундяев. Кон. 1940-х гг.
Однако в 1946 году город на Неве не был ни западным, ни православным, не был он и Петербургом. Это был, прежде всего, советский город: он носил имя вождя мирового пролетариата, и гнет тоталитарной идеологии ощущался в нем не меньше, чем в других городах Советского Союза. Храмов было немного, и атеистическая пропаганда пронизывала все сегменты общественной жизни, включая систему среднего и высшего образования.
С самого раннего возраста Володя горел желанием служить Церкви: «Я всегда хотел быть священником: не помню того времени, когда бы я не хотел быть священником. Вскоре после того, как я научился ходить и говорить, я потребовал, чтобы у меня было свое облачение. Одна монахиня, алтарница в храме Смоленской иконы Божией Матери на Смоленском кладбище в Ленинграде (это первый храм, где служил мой отец), сшила мне из части старого протодиаконского ораря епитрахиль, а мама сделала палицу. Какую-то ткань я использовал в качестве фелони — и „служил“. К отцу приходило довольно много людей, интересовавшихся Церковью: в основном это была ленинградская интеллигенция. Жили мы тогда очень бедно: помимо совсем маленькой комнатки, где находились книги отца и его письменный стол, у нас была одна 19-метровая жилая комната на Васильевском острове (на пять человек семьи). В этой 19-метровой комнате и прошло мое детство, там я и „служил“»[38].
В раннем детстве будущий Патриарх во время богослужения случайно прошел в алтарь через царские врата, а затем таким же путем вышел обратно. После богослужения мама, взяв его за руку, подвела к настоятелю храма со словами: «Батюшка, вот, сыночек вышел из царских врат на солею». Священник посмотрел на мальчика, улыбнулся, замахал руками и сказал: «Архиереем будет»[39].
В пять лет мальчик заболел пневмонией, и долгое время болезнь не оставляла его. «Мы жили в послевоенном Ленинграде очень стесненно, практически в одной комнате коммунальной квартиры, где было совсем мало мебели и не было никаких украшений, — рассказывает Патриарх Кирилл. — Лишь на стене висела фотография отца Иоанна Кронштадтского — совсем небольшая, выполненная в цвете. Это была скорее старинная гравюра, где праведный был изображен в малиновой бархатной рясе с отворотами. В детстве я любил рассматривать этот портрет. И вот, когда мне стало совсем плохо, мама дала фотографию батюшки. Я не помню, что говорил, и как молился, только помню, что портрет был постоянно со мной. А через несколько дней я был совершенно здоров. И тогда я попросил маму поехать на Карповку. Сначала она меня отговаривала, потому что я был еще слаб, а потом сказала: „Поехали“. Мы приехали сюда и у всем хорошо известного окошечка под пристальным взглядом дежурившего рядом милиционера благодарили отца Иоанна Кронштадтского за посетившее нашу семью чудо»[40].
Святой праведный Иоанн Кронштадтский. Хромолитография. Нач. ХХ в.
В возрасте 6 или 7 лет Володя вместе с родителями путешествовал в Псково-Печерский монастырь, где встретился с известным старцем иеросхимонахом Симеоном: «Помню, я страшно боялся этого старца и его кельи, — рассказывает Патриарх Кирилл. — Но вот повели меня к нему, в вырытую в горе келью близ Успенского собора. Войдя в помещение с маленьким окошечком, я увидел выходящего мне навстречу из другой комнаты старичка в светлом подрясничке. Этот человек словно светился… как будто солнце заглянуло в тень. Радостным, веселым, светящимся был старец Симеон, и это теплое воспоминание о встрече с ним я сохраню до конца своих дней. Тогда я сказал себе, что это, наверное, и есть святой человек. Христианство — это вечная радость… неоскудевающее радование о Господе и мире Божием»[41].
Успенский собор Псково-Печерского монастыря