Несколько лет назад я написала роман о женщине, которая обожала растения и все время возилась в саду. Сама я садоводство не люблю. Я люблю бывать в садах других людей, люблю срезанные цветы. Перед домом у меня вкопано несколько качественных искусственных кустов. Они хорошо смотрятся и напоминают о стихах Эдварда Каммингса[41].
Раньше мне часто дарили живые цветы и деревья в горшках; их судьба сложилась слишком трагично, чтобы описывать ее здесь.
В конце жизни они выглядели так, будто я поливала их хлоркой.
Я объясняла людям, что не уживаюсь с растениями; они обязательно приходили к выводу, что я просто «не встретила свою судьбу» и они непременно помогут мне прозреть и раскрыть в себе неведомые глубины. Мне приносили очередной горшок с цветком для тренировки. Я честно старалась поливать его по расписанию, держать в тени или на солнце и вообще делала все, что требовалось по инструкции. Я даже выносила его из дому на прогулки. Примерно через месяц растение теряло весь свой хлорофилл. Казалось, что оно хватается за горло, задыхается и укоризненно смотрит на меня глазами-бутонами. Впрочем, особых угрызений совести я не испытывала: проблем в жизни мне и так хватает.
Одно зеленое чудовище в громадной кадке прожило у меня несколько месяцев. Я даже не знаю, как оно называлось, но при жизни оно достигало трех футов в высоту и было ядовито-зеленого цвета. Я поливала его, срезала отмершие листья — и чем же оно мне отплатило? Исчахло и иссохло, как Говард Хьюз перед смертью. Казалось, вот-вот придется закупить для него несколько ящиков резиновых перчаток и тонны салфеток, чтобы прикрывать еду между откусами. Я давала ему воду, свет, дорогой подкорм — что еще я могла сделать, позвать к нему психиатра? В конце концов я опомнилась, вынесла кадку на улицу и поставила к задней стене дома, где она не попадалась бы мне на глаза. Вы, наверное, думаете, что зеленое чудище тут же выздоровело и пошло в рост? Ничего подобного. Оно сдохло.
Словом, когда пришло время придумать сад для главной героини, я не могла опереться на личный опыт. Но мне почему-то было абсолютно ясно, что эта героиня — страстная садовница. Я очень люблю наблюдать за людьми, которые возятся с растениями. Люблю сидеть одна в саду и тихонько медитировать, люблю все символы и образы, которые связаны с землей и ростом.
Сад — одна из двух главных метафор человеческой жизни. Вторая — конечно же, река. Метафора — прекрасный инструмент: она объясняет неизвестное при помощи знакомого. Но она работает только тогда, когда отзывается в душе самого писателя. Поэтому я чувствовала себя недостаточно оснащенной: мне очень нравилась эта метафора, очень хотелось с ней поработать, а вот любви к садоводству не было.
Я не знала, с чего начать, но одно знала точно: сад не сразу стал символом. Сначала он был просто раем. Тогда, как и теперь, сад был апофеозом жизни, красоты и переменчивости всего сущего.
Он кормил детей, снабжал пищей все племя. Садоводство — вид захвата территории и, вполне вероятно, восходит еще к заначкам еды, которые делают все животные. Это способ добиться превосходства и продемонстрировать его: вырастить самые вкусные помидоры, самые крупные чайные розы, обеспечить свою общину самым лучшим, а заодно доказать, что у тебя правильные ценности, развитой вкус и высокая работоспособность. Кроме того, очень удобно жить, когда знаешь врага в лицо, а в саду или огороде врагом может стать все: сорняки, погода, время. И вот ты целиком отдаешься борьбе, вкладываешь в работу всю душу, созерцаешь рождение, рост, красоту, опасность, победу — а потом это все умирает. Но ты каждый год начинаешь снова. Какая прекрасная метафора! Она ужасно мне нравилась; мне так хотелось, чтобы у меня в книжке был сад! И вот наконец я сообразила позвонить в питомник растений.
Меня соединили с очень приятным человеком; я объяснила, чем занимаюсь, и попросила помочь придумать сад для героини, которая живет на севере Калифорнии в коттедже с большим участком.
Мы решили, что начнем с описания того, как сад выглядит летом, а потом он поможет мне с остальными временами года и с сезонными переменами.
— Фруктовые деревья будем делать? — спрашивал он.
И вот в течение получаса мы вдвоем сочиняли сад, полный самых разных цветов и деревьев. Помню, у меня в голове возникла картинка: увитая чем-нибудь белая стена в глубине сада. Я спросила, какие вьюнки хорошо смотрелись бы на такой стене. Он предложил декоративную фасоль. Потом мы посадили кое-какие овощи, добавили земляничную грядку — и сад был готов. Потом я каждые месяц-два звонила этому милому человеку и уточняла: «А как себя должна вести яблоня? На ней уже есть плоды или хотя бы листья? А что сейчас полагается делать с клумбами?»
Еще я повадилась заходить на участки к разным знакомым и выспрашивать про растения — как они называются, как за ними надо ухаживать. Если хозяева говорили что-то очень умное или смешное, я пускала это в ход. Я купила справочник садовода и изучила по нему цветы, деревья и вьюнки. Честное слово, люди, которые потом прочли мой роман, не верили, что я терпеть не могу ковыряться в земле! Любители этого дела даже заводили со мной беседы о всяких хитростях и нюансах, думая, что мы сейчас углубимся в милые их сердцу дебри. Приходилось объяснять, что я все просто сочинила с помощью других людей, которые знают о садоводстве гораздо больше моего; что в литературе, как и в жизни, мне на выручку пришли друзья.
— Вы не любите растения? — потрясенно спрашивали меня.
Я качала головой и молчала о том, что люблю срезанные цветы.
Это прозвучало бы жестоко и надменно; так Сальвадор Дали однажды сказал, что его любимое животное — жареная камбала.
С тех пор я многократно просила разных людей помочь мне с антуражем. Мне описывали жизнь в маленьких американских городках и в африканских деревнях, салоны автомобилей, вагоны тех времен, когда иммигранты еще разъезжали по стране на поездах в поисках работы. Затем я пыталась представить себе, как все это выглядело бы на экране, вплоть до мельчайших деталей. Иногда я закрывала глаза и видела очень четкую картинку. Но чаще всего просто таращилась куда-то перед собой, как кошка.
Фальстарты
Я уже сравнивала писательское ремесло с работой художника, который пытается перенести на холст мысленные образы, но всякий раз обнаруживает, что представлял себе что-то совсем иное.
ebooksa