13.3.1945 (11 часов 09 минут)
— Логично, — сказал Мюллер, выслушав Штирлица. — Ваша позиция с физиком Рунге неколебима. Считайте меня своим союзником.
— Хвост, который вы пускали за черным «хорьхом» шведского дипломата, был связан с этим делом?
— А вы чувствовали за собой хвост? Вы остро ощущаете опасность?
— Любой болван на моем месте почувствовал бы за собой хвост. А что касается опасности — какая же опасность может угрожать дома? Если бы я был за кордоном...
— У вас голова не болит?
— От забот? — улыбнулся Штирлиц.
— От давления, — ответил Мюллер и, взбросив левую руку, начал массировать затылок.
«Ему нужно было посмотреть на часы. Он ждет чего-то, — отметил Штирлиц. — Он не начал бы этого спектакля, не будь в запасе какого-то козыря. Кто это? Пастор? Плейшнер? Кэт?»
— Я бы советовал вам попробовать дыхательную гимнастику йогов, — сказал Штирлиц.
— Не верю я в это... Хотя покажите.
— Левую руку положите на затылок. Нет, нет, только пальцы. А правая должна лежать вдоль черепа. Вот так. И начинайте одновременно массировать голову. Глаза закройте.
— Я закрою глаза, а вы меня шандарахнете по голове, как Холтоффа.
— Если вы предложите мне изменить родине — я сделаю это. Группенфюрер, вы осторожно глянули на часы — они у вас отстают на семь минут. Я люблю открытые игры — со своими, во всяком случае.
Мюллер хмыкнул:
— Я всегда жалел, что вы работаете не в моем аппарате. Я бы уж давно сделал вас своим заместителем.
— Я бы не согласился.
— Почему?
— А вы ревнивы. Как любящая, преданная жена. Это самая страшная форма ревности. Так сказать, тираническая...
— Верно. Можно, правда, эту тираническую ревность назвать иначе: забота о товарищах.