Золотая дева,

— стопка именная, золото, рубины, шпинель;

— бриллианты разного достоинства — 27 шт (всего 32 карата);

— изумруды уральские необработанные (фунт с четвертью);

— империалы золотые — 12 шт.;

— орден Святой Анны 2-й степени;

— орден Святого Станислава.

Всё упаковано по-отдельности и сложено в медный сундук, отчего вес его получился не менее трёх пудов. «Девочку», подаренную нам тятей, поклал я в отдельный ларь.

Твой Пётр.

Закончив чтение, Громов оглядел слушателей. Дольский блаженно и рассеянно улыбался.

— Подумать только, — покачал он головой. — Строки столетней давности. А каков слог, господа! Сколько сострадания по отчизне!

Луи Кастор молчал, с вежливой улыбкой глядя то на Дольского, то на чтеца.

— Слушайте, вы представляете себе размер клада? — проговорил Громов, ещё раз глазами пробежав список. — Бриллианты, изумруды, золото… Это же огромные суммы!

— Полноте, голубчик! — махнул рукой Дольский. — Про этот клад я уже тридцать лет басни слушаю. Только где они сокровища несметные? Нету. Одни легенды.

— Но вы посмотрите! — горячо возразил Громов. — Список составлен толково и обстоятельно. Нет, Иван Степанович, клад наверняка существует.

— Может и так, — сдался Дольский. — И что же, вы, предлагаете? Взять лопаты и устроить в поместье лихорадку на манер Джека Лондона?

— Как раз никаких лопат и не надо, — возразил Громов интригующе. — Здесь же ясно написано: клад на дне пруда! Всего-то и нужно: спустить воду и обшарить дно. Пустяки!

— Пустяки?! — неожиданно рассердился Дольский. — Да за плотиной десятка два дачных участков! Народ здесь, знаете ли, не церемонный. За свои грядки да сарайчики могут и топором уходить.

— Но надо же, что-то делать, — Громов забегал по кабинету. — Это же, в конце концов, пруд, а не море. Нанять водолаза, наконец.

— Да что вы право, батенька… водолаза! — возмутился Дольский. — Графский пруд в длину больше трёх километров. В ширину, местами, метров пятьсот. И глубина будь здоров. Тут надо роту водолазов. Из каких шишей-то их оплачивать? Я и слушать не хочу об этом, бред какой-то. Вы бы лучше, Илья Евгеньевич, вашими башибузуками занялись. Нынче под утро едва каретный сарай не спалили. И опять этот ваш Хвастов. Закрылся там с барышней. После срамных дел, как водится, закурили. Сено-то и занялось. Хорошо, сторож проходил мимо, дым учуял.

— Хвастов? — рассеянно переспросил Громов. — Накажу, непременно накажу подлеца. А что за барышня?

— Помилуйте, дорогой мой, — развёл руками Иван Степанович. — Имя дамы уж я не раскрою. Разберитесь сами, устройте примерную экзекуцию вашему кобелянту. Чтобы и впредь было неповадно. Не то придётся мне после фестиваля сидеть здесь на головешках.