Убить Пифагора

Тот, как всегда трезвый, обернулся: на лице его было написано отчаяние.

— Не знаю, господин. Внезапно по всему лагерю послышались возгласы, что на нас напали. Войска бросились к реке, чтобы отразить атаку.

— Ты видел этих напавших? — крикнул Милон, размахивая мечом. — Видел сибаритов на нашей стороне реки?

Полидамант потупился.

— Ну… я не видел ни одного сибарита, господин, но такая тьма, что в десяти шагах ничего не разобрать.

Милон повернулся к реке. Армия топотала где-то впереди, исчезая во тьме. Он так сжал челюсти, что зубы едва не сломались. Что-то тут не так… и все же нельзя было сбрасывать со счетов имеющиеся у него сведения.

— Пусть немедленно скомандуют отступление, — решительно приказал он. — Окружим сибаритов, постараясь сократить боевые действия. Обгоним их с конницей и отрежем отступление, как сделали вчера. Потом возьмем в плен и отведем к воротам Сибариса. Похоже, они захватили одного из наших кавалерийских командиров. Если они полагают, что пленник — это причина для переговоров, посмотрим, что они скажут о тысячах наших причин.

Глава 112

26 июля 510 года до н. э

— Перед нами деяния, которые покрывают нас позором и бесчестием! — выкрикнул Килон с высоты трибуны. — Самое унизительное событие в истории Кротона!

Кипя от возмущения, Килон сопровождал свою яростную речь энергичными жестами. Его слова держали в напряжении тысячу заседающих. Неистовый Килон подытожил недавние события. Два дня назад армия Кротона разбила лагерь на берегу реки, недалеко от Сибариса. На другом берегу стояли десять тысяч сибаритов, в основном крестьяне и старики, не имевшие ни кольчуг, ни щитов, ни мечей. Кротонская армия напала на них ночью, перебила тысячи и взяла в плен остальных. Затем они отправились на Сибарис, жители которого были готовы сдаться. Несмотря на это, кротонские войска ворвались в город и начали мародерство, которое продолжалось до сих пор.

— Гнев богов обрушится на нас! — Килон бушевал, размахивая руками. Он был похож на вестника Аида, бога мертвых. — От нашего имени солдаты подожгли город, разграбили храмы, перерезали горло беззащитным старикам… — С каждым перечисленным злодеянием он распалялся все больше. — Они насиловали женщин и убивали детей!

Пифагор слушал Килона, сидя на передней скамье. Политик разорялся уже более получаса, украшая свою речь бесстыдными подробностями, о которых не ведал даже сам Пифагор.

«Его посланники приносят ему больше сведений, чем посылает нам Милон», — отметил он.

Лицо старика казалось невыразительным. Слушая Килона, он тщательно скрывал нарастающую тревогу. Атмосфера Совета становилась крайне опасной.

— Я спрашиваю себя, — продолжал Килон, — я спрашиваю себя, уважаемые мужи Кротона: кто понесет ответственность за все это варварство и беспредел?

Он сделал долгую паузу, обвел взглядом собравшихся и картинно кивнул.

— Милон, — ответил он наконец гораздо более спокойным тоном. — Милон — главнокомандующий, а значит, он отвечает за все, что вытворяют его солдаты. — Его голос вновь перерос в грозный рев. — Но Милон обязан подчиняться городу, подчиняться Совету, а потому его поступки запятнали всех нас. И все же, — рявкнул он, — скажу вам прямо, и все вы знаете, что слова мои отражают истину: Милон повинуется в первую очередь Пифагору. — Он указал на философа дрожащим от возмущения пальцем. — Вот почему вина за бесчестье, за этот ужасающий позор лежит на Пифагоре!

Он резко умолк, и эхо его слов отдавалось в ушах присутствующих. Пифагор молчал. Если бы он ответил поспешно, у всех создалось бы впечатление, что он считает себя виновным.

— Говори, Пифагор! — послышалось со всех сторон.