Убить Пифагора

— А в самом братстве? — Акенон инстинктивно заглянул внутрь общинного здания. — Есть ли у кого-нибудь повод покончить с Клеоменидом?

— Личных мотивов ни у кого нет, насколько мне известно. Клеоменид всегда вел себя справедливо, у него был ровный, спокойный характер.

— Ты упоминал о преемнике.

Слова Акенона повисли в воздухе, Пифагор ответил не сразу.

— Да, это следует иметь в виду, хотя сам я ничего не понимаю. В ночь убийства я впервые поднял эту тему. Я в добром здравии и прежде ни разу не заговаривал об уходе. Об этом мог догадаться любой, но особых оснований ни у кого не было. Тем не менее я давно задумываюсь о будущем братства. За несколько дней до убийства я решил, что меня должен кто-то заменить, тогда я смогу помочь этому человеку в течение ближайших лет. Главные кандидаты на смену — учителя, с которыми ты сегодня ужинал; однако в тот вечер, как я уже говорил, они еще ничего не знали. Убийство не могли совершить из-за преемника, по крайней мере, я про это никому ничего не говорил. Я сообщил об этом всем сразу во время той встречи, а через десять минут Клеоменид упал замертво. Мы пробыли в Храме Муз больше часа, и за это время никто не вошел и не вышел.

— Иными словами, яд подсыпали в его чашу еще до встречи, — сказал Акенон.

— Именно так. До этого никто не слышал от меня ни слова о преемнике.

* * *

Попрощавшись с Акеноном, Пифагор направился к Храму Муз. Полностью погруженный в свои мысли, он медленно шагал по вытоптанной каменистой тропе, ведущей к дверям храма. Единственным звуком, слышным в общине, была мягкая поступь его кожаных сандалий.

На память пришло десятилетнее пребывание в Фивах, где он продвигался по иерархической лестнице египетского жречества. На каждом этапе ему открывались все более глубокие тайны религии и науки. Когда он достиг высшей ступени, покинул жречество, чтобы совершенствоваться в геометрии — области знаний, которую также изучал у египтян. Фараон сделал Пифагору последнее одолжение, послав его в Мемфис, где его обучал отец Акенона, признанный геометр, говоривший по-гречески, поскольку его покойная жена была афинянкой. В Мемфисе Пифагор стал учителем геометрии — науки, которую самостоятельно развивал в последующие годы — и встретил юного Акенона, отныне его единственную надежду на то, что убийство Клеоменида будет раскрыто и исчезнет самая опасная угроза, с которой он когда-либо сталкивался.

Он поднялся по трем каменным ступеням и вошел в храм.

Акенон был в то время совсем еще мальчиком. Веселым, несмотря на то что недавно потерял мать, очень смышленым и на редкость чистосердечным. Когда Пифагор узнал об убийстве его отца и о том, что мальчик бросил учебу, чтобы стать стражем закона, он подумал, что тот испортится. Пифагор знал, как трудно сохранить душу в чистоте и как легко в нее проникает зло.

«К счастью, этого не случилось», — подумал он, вспоминая о недавнем впечатлении, которое произвел на него Акенон.

По чистой случайности тот оказался неподалеку, когда общине понадобился сыщик, живущий за пределами Кротона. Если у политического врага хватило смелости совершить убийство прямо у него под носом, нельзя исключать, что его щупальца распространятся и на органы порядка, и на армию. Пифагору нужен был человек, не имевший никакого отношения к Кротону.

Время было ответственное. Братство уже обрело политический вес, равный небольшой империи. Пришло время проникнуть в страны, чьи народы видели в них угрозу, и привлечь их на свою сторону, прежде чем они нападут. Они уже достигли некоторых успехов среди римлян и этрусков. Предстояло двигаться дальше и проникнуть в правительства, чтобы представители братства могли их контролировать. Следующим шагом был Карфаген и, наконец, огромная Персидская империя. Великой политической мечтой Пифагора было сообщество народов. Прекращение военных конфликтов. Свидетелем этих событий он уже, вероятно, не станет, но их увидит преемник. Тридцать лет взращивал он семена этого грандиозного начинания.

Может быть, еще через тридцать лет его мечта станет реальностью.

У подножия статуи Гестии плясал священный огонь, отбрасывая волнистые тени на стены Храма Муз. Пифагор рассеянно смотрел на пламя, которое никогда не гасло. На фоне его желтого сияния он мысленно воссоздал образ тетрактиса. Он обратился к тайным знаниям об этой простой фигуре и постепенно соединился с глубокими и мощными потоками духовной силы.

Отношения между единицей и двойкой, двойкой и тройкой и тройкой и четверкой, которые показывает тетрактис, — одни из главных законов природы. Пифагор обнаружил, что музыка — гармония звуков — подчиняется этим пропорциям. Сейчас он вознесся к этому знанию, и его разум плыл между семью небесными сферами. Сферы, подобно огромной лире, издавали звуки, перемещаясь по вселенной. Только его возвышенный дух в моменты высочайшей концентрации способен был уловить эту музыку.

И сейчас он ее слышал.

Он достиг высочайшего состояния, а затем, сделав последнее усилие, преодолел собственные границы и увидел перед собой то, что уготовлено лишь избранным. Подчиняясь могучей воле, разум вышел за естественные пределы сознания, проникая на бескрайнюю территорию интеллекта, который автоматически и почти неограниченно записывает и обрабатывает любую информацию. Теперь он созерцал свое бессознательное, неведомые воспоминания и точные, непостижимые выводы, которые мозг производит в своей самой непостижимой и недоступной глубине и откуда до нас доносятся лишь случайные отголоски, которые мы называем интуицией. В течение нескольких неуловимых мгновений ему станут доступны наиболее смутные и непроницаемые оттенки чувств, понимания и памяти. Он сможет анализировать все, что мозг накопил в обширных областях, обычно скрытых от сознания. Однако этот невероятный потенциал он сосредоточил на Акеноне и обнаружил то же, что и днем: глубокую чувствительность, почти чрезмерную, если учесть род деятельности, которой он занимался; окаменевший панцирь расчетливости и равнодушия, неизбежный плод горьких переживаний; он видел человека справедливого и очень одаренного, приземленного, хотя и не лишенного зачатков духовных устремлений; надежного и ответственного, что было не лишним в работе с людьми, и безоружного перед лицом могущественных духовных сил.

Ему хотелось бы оказаться рядом с Акеноном, если бы тому пришлось с ними столкнуться.