Туарег. Серебряный мираж

22
18
20
22
24
26
28
30

Только Она имела право засыпать и просыпаться с ним вместе… Когда– то…

Мужчина и женщина рядом друг с другом глазами и сердцем, а не только постелью

Она любила вспоминать эту старинную мудрость своего народа… И он хорошо ее запомнил, слишком хорошо…

Все началось сорок лет назад. Двадцатипятилетний парень, которому казалось, что море по колено… Море песка… Он был опьянен свалившимся на него богатством и в буквальном смысле купался в нем, чувствуя себя бесстрашным и всесильным… Так всегда бывает с теми, кто ловит за хвост фортуну… Судьба благоволила Кадафу. Заключив на удачу выгодную сделку по покупке голой скудной земли в Бу– Гаффер, сын торговца– ремесленника из прибрежной Касабланки, за считанные месяцы стал единоличным владельцем одного из крупнейших месторождений золота в Северной Африке. Отец Кадафа не был большим человеком, не проходил он и институтов, но это не умаляло его умственных способностей и предприимчивой хватки, которые он с лихвой передал сыну в числе своих многочисленных жизненных уроков.

Я был слишком труслив, чтобы изменить свое будущее в прошлом, я слишком стар, чтобы менять его в настоящем, но ты можешь это сделать, сынок… И сын делал. У сына получалось.

Люди, прикрывая черную зависть напускным презрением, шептались ему вслед–  выскочка, сын торговца, нувориш (франц.–  «внезапно разбогатевший», в пренебрежительном контексте)–  последнее звучало очень часто, марроканцы так любили вплетать в речь французские словечки вне зависимости от того, хорошо ли они владели языком своей бывшей метрополии[1] или нет, флер «французскости» неизменно сопровождал их речь, будь она наполнена сладкой лестью или горькой ненавистью. Но ему было все равно. Он лишь смеялся им в лицо. Тогда еще он наслаждался подарком судьбы… Это позже тщеславие и амбиции отравят его, сейчас же он только заключил сделку с золотым шайтаном, тот еще ничего не потребовал у него взамен…

Кадаф полагался на свой ум, предприимчивость и удачу. А еще он полагался на интуицию… Каждый вечер он полной грудью вдыхал воздух закатного Марокко и чувствовал, что эта удивительная земля, его земля, готовит для него еще не один подарок… Ему казалось, что недра его родины должны открыть ему еще больше своих тайн, сделать еще более богатым… Больше всего загадок для нее являла великая пустыня… Эрг[2] манил его… Манил своими скрытыми богатствами… Он и сам не понимал эту свою интуитивную, сакральную связь с пустыней… Его, человека с берега щедрого Средиземноморья… Коренного жителя прекрасной Касабланки…

Он пришел к шаввафе (араб.– у марроканцев–  предсказательница, гадалка, повитуха, крайне популярная в традиционной среде) в надежде услышать ответы на свои вопросы… Та посмотрела на него и усмехнулась…

– Тебя тянет в пустыню, йа шаб (араб.–  обращение к юноше)… Я чувствую этот магнит.. Таких, как ты немало… Отчаянные смельчаки, готовые бросить вызов всесильным барханам… Вам кажется, что вы способны противостоять их великой мощи… Не понимаете, что сила их не в испепеляющем жаре и не в зыбучей вязкости… Истинная сила барханов в их непредсказуемости… Они с невиданной скоростью меняют свою очертания, не оставляя глазу ни единого шанса за что– либо зацепиться… Ты только пытаешься понять, а тебя уже опережают на два шага вперед… Но ты не бойся, молодой путник… Для тебя долина смерти будет наполнена жизнью… Ты найдешь свое сокровище в Сахаре… Вот только… Это будет не золото… Напротив, там, где будет твое сокровище, не будет места золоту… Придется выбирать… Рано или поздно придется сделать выбор… Но час выбора еще не настал… Так что иди на зов сердца и инстинктов, йа шаб… Ищи… Только помни, золото дает–  золото забирает… Тебе золото дало так много, что и заберет не меньше… От часа расплаты не уйти…

– Может я смогу не платить по долгам?–  усмехнулся самонадеянный Кадаф шаввафе белозубой обезоруживающей улыбкой.

– Судьба даст тебе шанс… Судьба подскажет… А ты уже сам решишь, какой выбор сделать…

Потом он поймет значение слов сумасшедшей старухи… Он будет выть от осознания и своего отчаянного бессилия… Но это будет потом… После того, как в его жизни случится Она… После того, как войдет в его жизнь, как нож в гладкий кусок зубейды, желтоватого сливочного масла… После того, как станет его «мактуб»…

Кадаф помнил как вчера тот момент, когда его караван набрел на поселение туарегов и Она вышла к нему на встречу. Гордая голубоглазая красавица с татуировкой на подбородке, смело смотрящая на него, не прячущая лицо абайей, не скрывающая своего чисто женского интереса…

В ту ночь он со спутниками останется на ночлег в их поселении… И она сама отодвинет полог его палатки и войдет к нему… Наверное, будь на ее месте другая, он бы посчитал ее обычной продажной придорожной шлюхой, вот только Кадаф знал, что перед ним истинная женщина туарегов. Та, кто гордо несет свою женскую природу, та, кто так сильно испокон веков влек мужчин всех народностей и национальностей, познавших силу и красоту пустыни… Женщина туарегов и была сердцем этой самой пустыни… Она не подчинялась общепринятым правилам морали и нравственности. Она подчинялась лишь зову сердца…

В жизни уже успевшего пресытиться до оскомины женщинами Кадафа не было ночи упоительнее, чем с ней… Наутро он уже знал, что никогда не сможет отпустить красавицу Лунью… На тамашеке, туарегском языке, это имя означала «сказочная принцесса». Она и была для него таковой…

Он помнил, как, опьяненный после ночи любви, сжимал ее в своих объятиях на рассвете, не в силах насытиться–  и целовал, целовал, целовал…

– Ты подарила мне невинность, Лунья? Почему я? Почему чужак?

– Никогда не спрашивай у туарега, «почему»? Ты никогда не получишь ответ на этот вопрос, ибо туарег действует не разумом, но сердцем, когда дело касается любви… Только тот, кто способен броситься в объятия самого высокого бархана, не боясь быть погребенным зыбучими песками или ужаленным сотнями затаившихся в его тепле скорпионов, достоин любви…

– Я заберу тебя с собой, Лунья… Ты моя… Только моя…

– Я не твоя, Кадаф… Я принадлежу пустыне… Только она моя истинная хозяйка… Но я готова пойти с тобой потому, что так велит мне сердце…