Ковалев поднялся с лавки. Ирма смотрела на него взглядом брошенной собаки, которую хозяева оставили на обочине, а сами умчали прочь.
– Ты уходишь?
– Мне надо подумать, – коротко ответил Саша.
– Не бросай меня.
Их взгляды пересеклись, и он вздохнул. В изумрудных глазах любимой он в отчетливых подробностях видел ужасную картину – лежащая на полу Ирма с растерзанным горлом, из раны вытекает кровь, с каждой каплей унося ее хрупкую жизнь.
– Я выйду завтра, – сказал он напоследок.
– Я люблю тебя.
«А я тебя», – хотел сказать Саша в ответ, но промолчал.
Он уже говорил это. Говорить можно что угодно, пора доказать свои слова делом.
Утром Ирма ждала его у подъезда, но Саша, выйдя наружу, сделал вид, что вовсе не удивлен.
– Нам нужно поговорить в тихом месте, – сказала она заговорщическим тоном.
– Пошли в лес?
– Нет, у меня предложение получше. Пошли к гаражам. Там рядом овраг и почти никого нет.
Всю дорогу они молчали. Саша несколько раз порывался заговорить, но каждый раз его что-то останавливало. Он искоса поглядывал на серьезное лицо девочки. Губы Ирмы были плотно сжаты, взгляд уверенный и взрослый, совсем не свойственный ее возрасту.
«Она что-то решила», – подумал Ковалев, стараясь идти в шаг с Ирмой.
– Где-то здесь был гараж папы Дрона, – встрепенулся он. – Я был там после пожара. Там все черное от сажи, и ворота нараспашку. Машина тоже сгорела.
– Наверное, это было самое ценное, что пострадало, – обронила Ирма, и он не сразу понял, что она имела в виду. А когда понял, поежился.
Они завернули за будку охранника, которая уже год как была необитаема, и, продравшись сквозь жесткий кустарник, оказались на краю обширного оврага.
– Вон там, внизу, – показала Ирма на бревно, лежащее в круге золы. Повсюду валялся мусор – пустые бутылки, клочья газет, пластиковая посуда вперемешку с использованными салфетками, и все это обильно приправлено крошевом из битого стекла.
– Здесь грязно, – заметил Саша, поморщив нос.