Ее терапевт, неравнодушный специалист, хорошо разбиравшийся в психосоматических расстройствах, оказался в безвыходном положении: он не понимал, что происходит с его пациенткой, он не хотел вступать в сговор с ее намерением нанести себе увечье и не мог ничем ей помочь. Он описал ее как чуткую, приятную, умную и неприхотливую женщину, которая вовсе не была «истеричной». Она была успешным научным работником, жила в полной социальной изоляции. У нее никогда не было отношений ни с мужчинами, ни с женщинами, но при этом она казалась независимой и устойчивой во всех сферах, за исключением физического здоровья, которое порой не давало ей возможности выполнять свои обязанности. От этих симптомов она не получала никакой вторичной выгоды (если только не понимать под этим ее полную неспособность к созданию близких отношений).
Прожив много лет в безнадежности и беспомощности, однажды она пришла к своему врачу в состоянии крайнего эмоционального возбуждения. Вскоре, впервые в жизни, она рассказала ему об инцестуозных отношениях с отцом, которые начались, когда ей исполнилось десять, и продолжались до двадцати двух лет, пока она не нашла в себе сил положить этому конец и уйти из дома. Поначалу она выполняла требования отца потому, что пребывала в ужасе и не могла его «ослушаться». Эти требования начались, когда после рождения мертвого ребенка ее мать снова забеременела.
В этой связи Льюис (Lewis 1979) внес важный вклад в обсуждение «скорой замещающей беременности», которая следует за рождением мертвого ребенка и лишает матерей возможности оплакать потерю. По его мнению, это становится скрытым предрасполагающим фактором последующего насилия над ребенком. Опираясь на свой клинический опыт, он пишет, что некоторые матери в трудной ситуации, связанной с невозможностью оплакать потерю, сталкиваясь с потребностями новорожденного, могут быть склонны к насилию по отношению к нему. В описанных им случаях одна мать угрожала избить своего ребенка, а другая убила своего старшего ребенка спустя восемь месяцев после рождения младшего; ее муж скоропостижно скончался во время беременности. Он добавляет, что рождение мертвого ребенка может спровоцировать семейные конфликты, приводящие к насилию (Lewis 1979, р. 327). Является ли рождение мертвого ребенка еще одним фактором в семейной динамике, предрасполагающим к возникновению отцовского или материнского инцеста?
Если вернуться к истории моей сорокадвухлетней пациентки, она была старшей дочерью, которая очень заботилась о матери и всеми силами стремилась сблизиться с ней, чего так и не случилось. Разорвав инцестуозные отношения и уйдя из дома, она дала себе слово больше никогда не вспоминать об этом. Двадцать два года она следовала этому внутреннему предписанию. Ее психика надежно защищала ее от страшных воспоминаний, но ее тело начало беспощадное и изнурительное преследование, изобретая все новые психосоматические заболевания, основанные на бессознательной мотивации, к которой у нее не было доступа. Она никому не рассказывала о своих нападках на собственное тело. Она предавалась ритуализированным самоповреждениям, среди которых была мастурбация крайне садомазохистского характера.
Я придерживаюсь мнения, что женщины, которые раз за разом борются со своими телами таким пугающим, непосредственным и символическим способом, в том числе с элементами садистической мести своим матерям, демонстрируют проявления перверсии. Мне хорошо известно, что в этих случаях есть основания предпочитать термин «невротическое» «первертному», но, повторюсь, можно извлечь больше пользы, если попробовать понять, как развивается женское Супер-Эго.
Иригарей задается вопросом: «Почему женское, истерическое Супер-Эго столь "жесткое" и "осуждающее"? Можно привести несколько причин…» Одна «из них, перекликающаяся с некоторыми другими:
Любые попытки изучения формирования Эго-идеала, Супер-Эго и психических репрезентаций в развитии женщины, которая пережила в детстве инцест, оказываются либо трудноразрешимой, либо бесперспективной задачей. В их истории обычно обнаруживается отрешенная или депрессивная мать, которая присутствовала, но оставалась безучастной, а также ненадежный, нуждающийся, требовательный, грубый и сексуально озабоченный отец. В такой ситуации девочка, для которой невозможно оплакивание потери, лишается материнской заботы и постоянной любви, и, кроме того, в семейной динамике используются маниакальные защиты, которые помогают справиться с «неспособностью матери выполнять свои обязанности». Она чувствует, что такая отцовская фигура «принуждает» ее занять место матери в семье, чтобы поддержать ее стабильность. Таким образом, те, кто должны были оказать влияние на формирование ее Эго и Супер-Эго, вынудили ее поменяться ролями и лишили возможности противостоять подобному давлению со стороны отцовской фигуры. Она стала матерью своей матери и женой/любовницей своего отца со всеми вытекающими отсюда пагубными последствиями. Поэтому ее Эго, Эго-идеал, Супер-Эго и Ид спутываются между собой и страдают от нехватки какой-либо внешней и внутренней системы координат.
Если посмотреть на внутренний мир и психические репрезентации таких девочек, мы увидим хаотичную картину. Попробуем разобраться в том, как описывают формирование этих психических механизмов разные авторы. Например, Нюнберг (Nunberg 1955; Нюнберг 1999) разделяет Эго-идеал и Супер-Эго. Он пишет, что Эго повинуется Эго-идеалу из-за любви, а Супер-Эго — из страха наказания. Иными словами, Эго-идеал формируется по образу объектов любви (матери), в то время как Супер-Эго возникает сначала по образу персонажей, вызывающих страх (
Описание Эго-идеала у Лагаша, данное в ключе, в котором Супер-Эго подразумевает авторитет, а Эго-идеал означает такое поведение, посредством которого субъект должен отвечать его требованиям (цит. по Laplanche & Pontalis 1973, р. 145; Лапланш и Понталис 2010, с. 179), на мой взгляд, имеет непосредственное отношение к инцесту, при котором девочки в особенности уязвимы для силы власти.
Согласно Райх, Эго-идеал непосредственно связан с регуляцией самоуважения и соответствует сильнейшему желанию ребенка стать похожим на родителя, и «при определенных условиях
Стадиальное развитие этих женщин характеризуется большим разрывом, связанным по преимуществу с последовательностью поколений, в котором происходит смена ролей. Еще не достигнув половой зрелости, им пришлось выполнять вместо матери функции любовниц и взрослых. Лишенные возможности эмоционального взросления, они были вынуждены развиваться сексуально. Крайне важно, что все это происходит в семейных рамках, в которых нарушаются фундаментальные границы, отвечающие за распределение обязанностей между поколениями. Исчезают нормальные отношения между детьми и родителями, которые перестают заботиться о дочери и лишают ее возможности развиваться в своем собственном темпе. Уже в раннем возрасте девочка, ставшая жертвой инцеста, превращается в домашнюю любовницу, посвященную в сокровеннейшие семейные тайны.
В связанных с этой темой клинических историях моих пациентов можно обнаружить совращение, эмоциональную депривацию, восприятие их и отношение к ним как к частичным объектам, лишение возможности отделить себя от родительских фигур и преждевременную сексуализацию со стороны родителей. Схожие характеристики можно увидеть не только в психогенезе перверсий, но и в их клинических проявлениях.
Эти женщины страдают от маскированной депрессии, которая завуалирована навязчивой, искаженной, генитальной сексуальной активностью, в основе которой лежит глубокая потребность в мести. В подобном «сексуальном» взаимодействии отсутствует близость, эмоциональная забота, чувство непрерывности и сексуальное удовлетворение. Вместо этого возникает непродолжительная эйфория, на смену которой приходит ощущение изоляции и отчаяние. Успешное соблазнение вызывает маниакальную реакцию, кратковременное «ощущение кайфа». Подобная система регуляции самоуважения обречена на провал, поскольку в основе реальной встречи лежит ненависть, а не любовь, а встречающиеся объекты — представленные в виде собственных тел или тел клиентов — представляют собой лишь символическую замену настоящих объектов, на которых и направлена месть.
Инцест много дает, но затем все отбирает, все и сразу. Маленькая девочка получает все, о чем она, возможно, только мечтала в самых смелых бессознательных фантазиях, в том числе и том, чтобы заполучить отца в любовники. Что же дает ей эта ситуация? Она разделяет с папой тайну, о которой никто больше не знает. Ее мечты осуществились. Она получила папину любовь, его пенис, все сразу. Но она остается глубоко несчастным человеком, неспособным больше никому доверять. Те, кто должен был заботиться и защищать надежность границы между миром ее фантазий и реальностью, не справились с этой задачей, и все пришло в беспорядок. Теперь она переживает громадное одиночество. Таким девочкам трудно признавать в себе любые проявления злости, поскольку эти чувства предельно сильны. Они злятся на мать, которая, как им кажется, не смогла их защитить, а также на отца, совершившего насилие. Как сказала одна моя пациентка: «Я ненавижу женщин и не верю мужчинам». У них остались глубокие шрамы, которые оказывают влияние не только на их эмоциональную жизнь, но и на реальные отношения, поскольку им часто кажется, что сексуализация — единственный способ получения любви.
Этот феномен сопоставим с описанным Шассге-Смиржель процессом формирования будущей перверсии у мужчины, которого мать уверяет в том, что «он является ее идеальным партнером с препубертатным пенисом, чем защищает его от какой бы то ни было зависти к отцу» (Chasseguet-Smirgel 1985а, р. 29). На мой взгляд, девочку, совращенную собственным отцом, так же уверяют в том, что она является его идеальным партнером, однако в отличие от «препубертатного пениса» мальчика, она отвечает на совращение отца всем своим препубертатным телом. Все будет развиваться и настраиваться; теперь она поймет, как можно реагировать всем телом, всеми эрогенными зонами на совращение отца. Она похожа на описанного Шассге-Смиржель мальчика, освобожденного от зависти к отцу, за исключением того, что препубертатная девочка завидует фертильности своей матери, но и это лишь временное явление: после появления первой менструации она уже сможет рожать детей. Если при совращении мальчика существует явный сговор матери-сына и обесценивание отца, то инцест отца-дочери, как правило, держится в тайне. В обоих случаях границы между поколениями попраны и размыты. Как у мальчика, так и у девочки впоследствии проявятся первертные личностные особенности.
Шассге-Смиржель не сравнивает эти два случая между собой, поскольку она считает, что для маленькой девочки подобное воплощение «не несет того же ощущения возврата к очень раннему состоянию слияния, которое становится возможным лишь через объединение с первичным объектом» (Chasseguet-Smirgel 1985а, р. 32). Однако девочка достигает этого через телесную связь со своим отцом. При этом Шассге-Смиржель говорит, что мальчику приходится признать разницу между поколениями, поскольку он не в состоянии удовлетворить вагину матери, однако девочка оказывается в положении, когда она еще не готова к тому, чтобы отец оплодотворил ее, но она уже может удовлетворить его сексуальные желания или потребности, предложив ему собственную вагину.
Шассге-Смиржель допускает, что ситуация, при которой девочку довольно нежно любит отец, как будто предпочитая ее своей жене, довольно распространена. Однако она настаивает на том, что у таких девочек развивается не перверсия, а невроз, и добавляет, что «вероятно, по этой причине перверсия чаще наблюдается у мужчин, чем у женщин» (Chasseguet-Smirgel 1985а, р. 14). Она в точности следует изменениям, сделанным Фрейдом в его «теории соблазнения», в которой он говорит, что рассказанные его пациентками случаи насилия со стороны отца были порождены их фантазией. Однако, на мой взгляд, мы уже собрали достаточное количество доказательств, которые позволяют отойти от его изначальной теории реального соблазнения, ограничивающей наше восприятие объектных отношений, поскольку причина сексуальных проблем заключена в человеке (Klein I. М., 1981).
Маккарти прямо и смело заявляет: «Я считаю, что критика, которой подвергается вклад психоанализа в психиатрию и связанные с ней профессии, смысл которой заключается в том, что тема инцеста была помещена в сферу бессознательных фантазий, отвлекла внимание от реальности инцеста и замедлила выявление сексуального злоупотребления в семье» (McCarthy 1982, р. 11). Он отмечает, что пациентов, рассказывающих о своем инцестуозном опыте, очень часто называли психотиками или махровыми истериками.
Мы постоянно сталкиваемся с такими же губительными последствиями вмешательства отцов в эмоциональное и сексуальное развитие дочерей, как и у мальчиков, выросших у совращающих и инцестуозных матерей. Хочется надеяться, что понимание этих проблем будет способствовать их точной диагностике.
В этой главе я описала несколько известных мне случаев отцовского инцеста, который привел одних своих жертв к занятию проституцией, а других вынудил полностью отказаться от сексуальных отношений. Когда жертвы инцеста обоих полов строят отношения, они сталкиваются с огромными трудностями. Это похоже на состояние спутанности, которое связано с травмировавшим их опытом раннего насилия. С одной стороны, они чувствуют себя использованными, совращенными и воспринимаемыми лишь как сексуализированные частичные объекты, а с другой стороны, они кажутся себе исключительными, всемогущими, ценными и опережающими других в развитии.
ebooksa