Однако позднее у него появилось болезненное осознание глубоко укорененной ненависти к матери. Постоянно, начиная с самого раннего детства, она настолько глубоко ранила его чувства и использовала в ссорах с отцом, что он не понимал, кто он на самом деле. Поскольку он боялся, что станет похожим на отца, а его будущий ребенок будет похож на него, он не мог представить себя в роли отца. Он был настолько уязвим и зависим от матери, настолько боялся ее права на насилие над ним, что его ненависть привела к посещению проституток. Он делил женщин на два вида: мадонн и проституток. В действительности, «иррациональные причины», упомянутые во время первичного интервью, оказались достаточно верными. Он оберегал свой брак и, конечно, жену от совершаемых в фантазиях садистических нападений на свою мать, а теперь и на меня. Такая перспектива была для него более приемлемой, чем риск довериться одному человеку и в итоге не оправдать его ожидания. Частое посещение проституток было для него единственным способом защитить себя от всех этих внутренних требований и последующих психологических травм. По его собственным словам, «чтобы наслаждаться любовью, нужно быть открытым и уметь доверять, а я слишком незрел и эгоистичен для этого».
Другой пациент, одинокий мужчина двадцати восьми лет, обратился ко мне из-за того, что не мог строить нормальные отношения с женщинами. Он искал совершенства. Он утверждал, что «ему никто не подходит». Он был успешным бизнесменом, который не верил в свою «удачу» и при этом считал, что не может состязаться со своим отцом, который добился успеха с нуля. Из-за этого он постоянно чувствовал себя неполноценным и ни на что не способным. Он был единственным ребенком и с опаской говорил о своей матери, которую он описывал как красавицу. Спустя некоторое время после начала терапии он, хотя и с неохотой, смог рассказать мне о том, что посещает проституток.
Этот пациент казался приятным и вежливым человеком, за внешним обаянием которого скрывалась крайняя деспотичность и непримиримость. Несмотря на его слова о собственной участливости и доброжелательности, временами он превращался в садиста, неутомимо ищущего совершенство и чистоту. Это стало очевидным в процессе терапии, когда он начинал отпускать комментарии о любых переменах в моем кабинете или во мне самой. Без видимой причины он мог резко переключиться от абсолютной идеализации к полнейшему обесцениванию. Всякий раз, когда он эмоционально сближался со мной, я казалась ему привлекательной женщиной и у него возникали фантазии сексуального характера обо мне. Затем его состояние резко менялось, и он начинал ожесточенно поносить меня, не зная жалости и отдыха. Он сказал, что в начале я показалась ему безобразной и омерзительной. Весь этот материал рассматривался в рамках переноса, и он все больше и больше злился на меня.
Было ясно, что в критические периоды возникновения негативной терапевтической реакции пациент хочет подорвать мои терапевтические навыки с помощью крайне провокационных высказываний. В конце концов, он добился своего, отпуская крайне агрессивные комментарии, носящие признаки анальности и акцентированные на запахах, относительно моих представлений о гигиене. По его словам, я «воняла», у меня дурно пахло изо рта, а мое тело источало отвратительный запах. Его слова касались и обстановки в моем кабинете: она была «вульгарной», «обогреватель пах газом» и, может быть, «это из-за того, что вы здесь навоняли». Ему не было равных в упорстве. Он уже начинал побеждать в этой битве, доводя меня до бешенства и бессильной ярости. Он с издевкой высмеивал все мои попытки проинтерпретировать его проективную идентификацию и вышвыривание в меня своих плохих внутренних объектов. Я расценила эти всплески как повторное разыгрывание периода привития гигиенических навыков и ожесточенной борьбы с матерью в тот момент. Кроме того, я поняла, что он смог заставить меня почувствовать то, что сам переживал, будучи маленьким ребенком, когда мать отчитывала его за неопрятность. (Я отреагировала в рамках описанной Кернбергом [Kemberg 1980, р. 212] «комплементарной идентификации»[12]. Работа Кернберга по технике оказалась для меня чрезвычайно поучительной и невероятно полезной при проработке моего контрпереноса с такими пациентами).
Когда пациент услышал эту интерпретацию, его настроение перешло от высмеивания к глубокому отчаянию. Он сказал, что, прежде чем он появился на свет, у его матери было четырнадцать выкидышей. У него была фантазия, в которой он верил, что до того, как мать вышла замуж за его отца, она занималась проституцией. Его ассоциации обо мне и моем кабинете были связаны с примитивными фантазиями о репродуктивных органах матери, с тем, насколько несостоятельными и грязными они были, раз привели к такому количеству смертей до его рождения. Теперь уже он ощущал себя сильно испачканным, а весь этот яд вытекал из его собственного тела, поскольку ему казалось, что это невозможно контролировать. Сказанная им в начале фраза «мне никто и ничто не подходит» была проекцией его собственной ничтожности, а хождение к проституткам отражало невысказанное бессознательное желание слиться с матерью, которую он и любил, и ненавидел. Единственное решение, которое он видел, — родиться заново.
Краут Тэбин описала поведение двухлетнего мальчика как попытку определить «плохое» Я и как стремление противостоять поглощению «хорошей» матерью. Она добавляет: «Негативизм, необходимый при утверждении отдельности, нужен также при выражении фрустрации и гнева в его амбивалентном желании близости с матерью. Таким образом сексуальность смешивается с ужасом, гневом и, при крайнем негативизме, причинением боли и абсолютным контролем над другими. Контроль представляется противоположностью поглощения» (Krout Tabin 1985, р. 92). Это описание представляется мне сопоставимым с ситуацией проституции, не только для мужчин, которые обращаются к проституткам, но и на уровне символизма этого взаимодействия. Упомянутый выше пациент вел себя как проявляющий неповиновение и начинающий ходить ребенок, который надеялся оставить меня беспомощной и полной ярости, и чувствующей абсолютную тщетность прилагаемых мной терапевтических усилий. Однако я все же смогла осознать это неприятное положение и затем восстановить свои терапевтические навыки.
Я часто думала, не становятся ли некоторые женщины в период привития гигиенических навыков более вторгающимися и требовательными, если их начинающий ходить ребенок мужского, а не женского пола, поскольку такие характерные для этой стадии развития личностные особенности как упрямство, несговорчивость и соперничество свойственны больше мужчинам, чем женщинам. Верно ли, что, когда мать оказывается в положении человека, контролирующего работу выходных отверстий и выделения маленького ребенка противоположного пола, это вызывает у нее любопытство и возбуждение, которые ложатся в основу столь разного отношения и его последствий? Или же девочки быстрее обучаются гигиеническим навыкам из-за разности в развития либидо?
В проституции обе стороны хотят установить контроль, но все-таки кого над кем? Начнем с ложного предположения, которое гласит, что подобный контакт непременно имеет сексуально-генитальный характер. Я убеждена, что обе стороны идут на определенный компромисс, при котором сексуальная мать захватывается строгой матерью, обеспечивающей уход за телом. Несомненно, женщина отвечает за первоначальный контракт, а в некоторых случаях и за его результат. Однако мужчина разделяет те же надежды. По его мнению, раз он платит, то он и заказывает музыку, и точно знает, каким должен быть результат. Он платит за иллюзию того, что не будет поглощен всепроникающей матерью, что дает ему ощущение безопасности.
В этом случае мужчина низводится до состояния «паиньки», который доставляет «товары», деньги (фекалии) «анальной» матери и тем самым потворствует и удовлетворяет ее причудливые желания. Он хочет верить, что уже способен к сексуальному удовлетворению, но на самом деле ведет себя так, словно борется со своей матерью, прививающей ему гигиенические навыки. Гловер рассматривает проституцию как обесцененную форму любви и напоминает, что на бессознательном уровне деньги приравниваются к продуктам выделения, которые являются для детей ценным достоянием. Он допускает, что «мужчина с навязчивым влечением к проституткам остается фиксированным на своей старой и вульгарной любви и хочет, не осознавая этого, во взрослом возрасте удовлетворить запретные желания раннего детства. В свою очередь, у проститутки есть схожие бессознательные цели, но они более масштабны. Мужчина, платящий за ее услуги "незнакомец", представляет собой вырожденный образ ее отца; в то же время она демонстрирует крайне ревнивое порицание замужества своей матери, тем самым девальвируя собственную женственность» (Glover 1943, р.5).
То, что женщина торгует своим телом за «презренный металл является еще одним доказательством того, что проституция — примитивный и регрессивный феномен» (
Кроме того, в психике обоих участников разворачивается процесс проективной идентификации, который помогает разрешить это примитивное расщепление. В фантазии проститутка наконец становится матерью с маленьким ребенком — ее клиентом, безропотно подчиняющимся ее власти; вместе с тем она выступает и как проститутка, которая сексуально удовлетворяет этого «юнца». Это происходит за счет процесса деперсонализации, а также благодаря обоюдному, взаимному расщеплению и отрицанию возникающих в результате этого эмоций. Этот процесс приводит также к смешению поколений, о чем пишет Шассге-Смиржель при рассмотрении анального пространства перверсии, в котором упраздняются все различия между полами и поколениями (Chasseguet-Smirgel 1985а). При проституции женщина порой становится матерью, а мужчина ребенком. В других случаях клиент становится «похотливым старикашкой», что имеет отношение к деньгам и фекалиям, которые относятся к доэдиповому периоду. Временами он превращается в «папика», который напрямую связан с оральностью, сахаром и молоком; иными словами, в мать, способную накормить женщину/ребенка и удовлетворить все ее капризы. Как пишет Сэйерс, «вне зависимости от своего пола ребенок стремится к повторению не только активных, но и пассивных сторон как анальных, так и оральных удовольствий, извлеченных или «созданных» в результате взаимодействия с теми, кто заботился о его телесных потребностях, связанных с этими удовольствиями» (Sayers 1986). Она добавляет, что «скоптофилию в культуре принято связывать с маскулинностью… девочки также стремятся снова обрести вуайеристкое удовольствие, поскольку они воспринимают это со стороны того, кто контролирует процессы выделения. Как и мальчики, они ухитряются подглядывать за другими в туалете» (
В любом случае, речь идет о доэдиповом диадном пространстве (мать и ребенок), а связанная с этим степень риска предусматривает триангуляцию, заданную строгим и наказывающим Супер-Эго — законом, символическим отцом, призванным для выполнения своего долга. Он должен высвободить обе стороны из первертной и патологической связи и привнести некоторую упорядоченность. Другими словами, проститутка вместе с клиентом повторно разыгрывают «идеальную», иллюзорную и основанную на тайном сговоре ситуацию, в которой символические материнско-детские отношения должны разрешиться без участия мужа/отца, но в то же время они оба осознанно бросают вызов закону/мужу/отцу, ожидая преследования. Однако при применении этого закона отец вступает в сговор с собственной гендерной идентичностью: женщина обвиняется, а мужчина и его эмоциональные трудности игнорируются.
Если мы присмотримся к тому, что происходит в психике и теле женщины в тот момент, когда она принимает клиента, мы довольно скоро увидим, что не существует однозначного объяснения. В действительности, процесс, как бессознательный, так и сознательный, очень сложен. Я придерживаюсь мнения, что проститутка и ее клиент объединяются на телесном и психическом уровне для реализации мстительных и обесценивающих стремлений, направленных на мать. Это тесное, анонимное соучастие приносит обоим удовлетворение и успокоение. У каждого партнера есть схожее расщепленное представление о женщине в рамках комплекса мадонна/блудница. Когда женщина занимается проституцией, она игнорирует все эмоции и в большинстве случаев может быть искусной, оставаясь совершенно безразличной. При этом та же самая женщина может переживать сильные эмоции, быть чуткой и заботливой в отношениях, не относящихся к ее работе. Но там, к сожалению, она часто оказывается в садомазохистских отношениях с партнером, который использует и избивает ее. Я считаю, что похожая склонность наблюдается и у мужчины в отношениях со значимыми Другими, с которыми он не может вступать в нормальные сексуальные отношения. Его импотенция работает в обе стороны: она выражает садистические желания, направленные на близких людей, но также ставит его в положение, где он может легко быть унижен и оскорблен.
Иногда обращение к проститутке — лишь фантазия, в других случаях оно реально, но и тогда коитус не является обязательным. Для некоторых мужчин основная причина обращения к проститутке заключается в том, что они хотят погрузиться в блаженное состояние, дарующее им безопасность.
Это дает мне основание предположить, что проблема проституции относится не только к женщинам, хотя она и гораздо чаще затрагивает их внешний и внутренний мир. Пожалуй, будет точнее говорить во множественном числе, о «проституциях», поскольку здесь наблюдается многоуровневый процесс: некоторые женщины мечтают и представляют в воображении, каково это — быть проституткой, а другие реализуют эти фантазии и зарабатывают этим на жизнь.
У женщин, занимающихся проституцией, можно легко заметить такую особенность, как враждебность и презрительное отношение к мужчинам; однако их пренебрежение к себе и опасность, которой они подвергают свое тело, также не вызывает сомнений. Эти опасности носят не только физический характер; они также связаны с фантазиями, которые включают психические репрезентации собственного тела.
Эти фантазии действуют как в буквальном, так и в символическом смысле, а также имеют ряд особенностей, которые связаны с выраженной депрессией и обесцениванием себя. Их самоуважение находится на очень низком уровне и для того, чтобы выбраться из этих «глубин», они начинают приставать к мужчинам на улице. Если мужчина откликается и готов им заплатить, это приводит их в безумный восторг. Теперь эти женщины чувствуют себя желанными в самом прямом смысле этого слова. Они считают это отвратительным, но в то же самое время им кажется, что их тело — единственный ценный товар, который есть в их распоряжении. К несчастью, так думают не только они.
Таким образом, приставание к мужчинам на улице используется в качестве «регулятора самоуважения», как об этом написал Роузен, говоря о перверсии в общем: «Качество самоощущения при перверсии может довольно сильно различаться и быть противоречивым настолько, что чувство неполноценности (проистекающее из обедненного Я) может дополняться представлением о всемогуществе» (Rosen 1979b, р. 67).
Подобную формулировку я слышала от женщины, которая должна была предстать перед судом за приставание к мужчинам на улице: «Я отвратительно себя чувствую, но чем мне еще заниматься? Я приехала с Севера, где я была вообще никому не нужна, они ждали мальчика. И вот я приехала в Лондон и начала цеплять мужчин на улице. Я уже была в суде несколько раз по этой же причине. Мужчины всегда любезны со мной, они относятся ко мне как к нормальному человеку. Каждый раз, когда мне становится грустно, я выхожу на улицу и чувствую себя гораздо лучше, когда мужчина выбирает меня. Я мало с них беру, но это дает мне возможность ощутить себя нормальной женщиной».
Ко мне обратилась женщина с жалобами на депрессию, суицидальное настроение и ощущение «потерянности в мире». Она была привлекательной сорокачетырехлетней женщиной, которая когда-то была красивой, но затем в ее жизни наступили тяжелые времена. Она много лет занималась проституцией и несколько раз обвинялась в агрессивном поведении и приставании к мужчинам на улице. Она подверглась изнасилованию в семнадцать лет, забеременела и вышла замуж за того, кто это совершил, — вора, который большую часть своей жизни провел за решеткой. Когда у нее родилась дочь, его снова посадили и он уже не мог ее обеспечивать. Она не чувствовала никакой связи с ребенком, благополучие которого ей было абсолютно безразлично. Ее мать вызвалась присматривать за ребенком какое-то время. Однако, несмотря на все попытки моей пациентки затем повидаться с дочерью, мать не давала такой возможности до тех пор, пока той не исполнилось семнадцать и она не стала героиновой наркоманкой.
ebooksa