Контрудар

— А я вам, ребяты, расскажу, как я женился, — предложил переведенный из штабного эскадрона Слива. Костер вспыхнул и осветил смуглое, с перешибленным носом лицо кавалериста.

— Вот про это самое интересно и послушать, — заявил глубокомысленно Кашкин. — Што ни говори, а такое с нашим братом, считай, только раз и случается…

— Давай, Слива, давай, — зашумели в один голос бойцы.

— Так вот, подобрал я себе хорошенькую девчонку, — заговорил Слива. — Ничего не скажешь, и по видности, по душевности — кругом подходящая. Начали мы это готовить свадьбу. Со мной в шахтерском поселке жила мамаша. Купили мы с ней поросенка, трохи подкормили, а потом зарезали. Наварили, нажарили, напекли всего вдоволь. Пришли гости. Все больше наша кайловая и обушковая братия. Явилась и теща моя разлюбезная с соседнего рудника. Сидим, пируем. А я замечаю, теща глядит на мою карточку и все шепчется с дочкой своей — моей нареченной, значит. Моя что-то ей сердито отвечает, а тогда теща, слышу, шипит: «Ясно, доченька, нужда заставит любить и сопатого». Я весь так и горю, но пока держу себя в шенкелях. Кабы не гости…

— Ясно, — перебил Сливу Кашкин, — ежели б не они, заехал бы ты своей теще, как я фараону…

— Зачем зря болтать, Хрол, — продолжал рассказчик, — я в своей жизни бабы пальцем не коснулся. Но не в этом вопрос, хлопцы. Вертаюсь к свадьбе. Тут мамаша притарабанила миски с пирожками. А моя теща берет так один, скривила губы и говорит: «Чего ж они такие малюсенькие?» Тут я не стерпел, потому мамаша три дня пирожки жарила, значит, чтоб хватило на всех. Я и крикнул: «А вам какое дело? Хотелось вам больших, надо было самой их лепить и жарить». Ну, баба сразу с копыток. А ее дочка шумит мне: «Сенька, тащи с подоконника капли». Я к окну, цоп пузырек, щедро, от сердца нацедил в рюмку капель, добавил маленько воды и поднес, значит, любезной теще. Ну, она глотнула и тут как заорет, будто наш поросенок, когда мы его кололи. Куда там делся обморок. Сразу очухалась: одно кричит и плюется. Всю шкуру с языка сбросила. Выходит, в горячке я схватил заместо сердечных капель мозольную жидкость, пузырьки рядом стояли. Так что свадьба была у меня, ребята, веселая. А теща с той поры в нашу халупу ни ногой.

— Так ей, стерве, и надо. Дело — уголь, сказка — дым, — проскрипел Чмель, — пока варится ужин, я вам расскажу нашу деревенскую, про Котигорошко и его любезную сестру.

— Валяй, — согласились бойцы.

— Жил-был царь Овес и все сказки унес. Да вот одна про вас осталась. У одного старика и старухи было три сына и красавица дочь… Поехали однажды братцы пахать. Сестра, как повсегда, носила им в поле обед. Выглядел ее как-то из леса змей. Понравилась ему девка. Думает: как ее к себе заманить? Взял змей, да, как братья работали в поле, и провел по земле глубокую черту. Сестра пошла по той черте, думала — к братьям, а угодила к змею в нору…

Где-то на другом конце бивака под удалую гармонь сильные голоса без конца тянули частушки — «страдания». А здесь, у костра, красноармейцы с разинутыми ртами слушали Селиверста.

Чмель кончал сказку:

— Пошел Котигорошек домой. Шел он недолго. Смотрит — под деревом сидит раскрасавица и горьким рыданьем рыдает. Поодаль лежат Вернигора и Долгоус. Погрызли друг друга насмерть. Ясно — через ту самую красотку. Взял ее Горошек и пошел с ней домой. Дома стали они жить, поживать, хлеб жать, детей умножать…

Крякнул, облокотившись на винтовку, немолодой уже патрульный:

— Ох вы, рассказчики! Хоть бы на ночь смущение на баб не сеяли…

— Тебе не любо, катись далее, — набросились на патрульного слушатели. — Ишь навис над нами, как груздь. Тоже мечтает о бабах. Верно, уж и на семена негож. Катись дальше, твой обход не здесь, тут мы сами себя обережем.

Патрульный, сердито сплюнув, закинул винтовку за плечо и пошел от костра.

У Чмеля, своими сказками отвлекавшего бойцов от дум о завтрашнем дне, сильно заныло под ложечкой, как только он вспомнил о предстоящей встрече с белоказаками. Круто переменив тему, он стал шепотом внушать своим слушателям:

— Главное, хлопцы, кавалерию привечайте залпом. Она этого самого не терпит. Потом я вам скажу вот што. Прислухайтесь до тех, кто в бою будет шуметь: «Кавалерия справа, кавалерия с тыла». Это самый опасный народ. А почему — тоже скажу. Попал я это под Гришиной в плен к кадетам. Спрашивают: «Нобилизованный?» — «Ну, нобилизованный», — отвечаю. Тогда они мне такое и говорят: «Пустим тебя до краснопузых вот с этим билетом. Схорони его подальше. А как начнется бой, кричи: «Кавалерия обходит!» — для паники, значит. Отпустили меня кадюки с богом. Я и пошел к своим, а билет пустил по надобности.

— А шо то за билетик? — спросил Твердохлеб.

— По тому билетику обещали после ихней победы дать по три десятины земли. За старание, значит.