Свадебный марш

— А как нужно? — спросила Наташа.

Я взял карандаш и переписал по-своему:

«И плакать! И смеяться! И понимать!»

— И плакать! И смеяться! И понимать! — вслух произнесла Наташа. Она повторила это несколько раз, потом замолчала, как бы повторяя это про себя, и сказала: — А я тебя первый раз в жизни не понимаю, вот уже час с лишним не понимаю, — она не отводила глаза от нераспечатанных Юлкиных писем.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

В зале суда, где шло заседание по обвинению Умпы Г. М., Сулькина В. М. и Проклова В. С. в убийстве лебедя, был объявлен перерыв. И хотя судья и народные заседатели, прокурор, общественный обвинитель и секретарь удалились в специально отведенную для них комнату, суд продолжался на лестнице, в коридорах здания и даже на улице в раскаленной тени душного московского дня.

…Вы знаете, даже мой племянник Миша, он в третьем классе учится четыреста пятьдесят четвертой школы, и то написал письмо судье. Я его даже наизусть запомнила, я ему в письме ошибки поправляла: «Мне очень жалко лебедя Борьку. Он был очень ручной. Взрослые дяди схватили лебедя и живому свернули шею. Потом они положили его в авоську. Я уже не маленький, но я все равно заплакал».

— А я определяю подлеца по его отношению к раненому голубю и бездомной кошке…

— …Совершенно с вами согласен. Недаром, по выражению великого русского ученого Мечникова, ребенок тянется к живому биологически. Вы, вероятно, обратили внимание на то, что русские сказки, прививающие ребенку первые понятия добра и зла, так густо заселены зверятами…

— …Дам с собаками много развелось!

— Почему много? Если дама любит свою собаку…

— Сначала любят, а потом выбрасывают на тоску да на гибель. Вы видели, с каким ужасом мечется брошенная кошка, собака? Человеку, скажем, дали квартиру, а собаку, кошку хозяин, скажем, с собой не взял. Пусть бы этот хозяин хоть на минуту представил себе, что произошло. Собака, наверное, долго бежала вслед за машиной и не догнала ее. Потом вернулась к опустевшему дому, осиротевшая легла у порога. Она все еще надеялась, что хозяева вернутся, заговорят с ней, погладят, дадут есть. Хозяева не вернулись. А на другой день стали ломать дом. Собака смотрела, как падали стены. Возле холодной, обнажившейся печи бродил серый, теперь уже бездомный кот, отощавший, облезлый. Временами он останавливался и, расставив лапы, жалобно мяукал. Пришлось мне забрать и собаку, и кошку…

Я не знаю, что это были за ребята, но они всегда собирались на пустыре недалеко от нашей дачи. Вероятно, они были регбистами, потому что, когда бы я ни проходил мимо, они всегда репетировали схватку. Есть в регби такой термин — схватка. В середине лежит мяч, а вокруг него выстраиваются обе команды, чтобы в схватке овладеть этим мячом. Это было странно и почти нереально. Эти парни, когда бы я ни проходил мимо, всегда устраивали именно эту самую схватку. Делали они это молча и яростно, потом так же молча расходились, курили, и потом все опять начиналось сначала. Юла очень любила наблюдать за этими парнями, и глаза у нее при этом становились какими-то некрасивыми. А ведь суд — это как и в регби, это тоже схватка.

В динамике над дверями суда что-то не контачило, и поэтому он произносил слова как бы заикаясь, словно нервничал, рассказывая о том, как жил совсем недавно на Новодевичьем пруду ручной лебедь Борька, дружил с детьми и верил людям, подставлял им шею, чтоб они его погладили, и так он жил год, и другой, и третий. Но вот три великовозрастных детины приехали в красивой машине поздно вечером и позвали Борьку голосом друзей. И приплыл Борька, потому что до сих пор ему некого было бояться. Умпа погладил его по голове и вытащил из воды, а потом свернул ему шею. А потом его положили в сумку и бросили в багажник. Вот и все.

Динамик, нервничая, говорил:

— Я так себе представляю, что и среди первобытных людей, может, не каждый убил бы лебедя. Еды, сами понимаете, особенной в лебеде нет, еды мало, а красоты много. Вот такой первобытный человек подумал бы: я лучше посижу, на него посмотрю, а поем кого-нибудь другого… — Затем опять что-то в динамике не сконтачило, и было непонятно, о чем идет речь, затем все само собой наладилось. — Перед нами на скамье подсудимых сидят не тунеядцы и не бездельники: обвиняемый Умпа имеет высшее образование, он окончил физкультурный институт имени Лесгафта и, кроме того, фельдшерские курсы. Работает массажистом. Обвиняемый Проклов почти закончил экономический институт имени Плеханова, работает барменом в ресторане. Знает два языка. Обвиняемый Сулькин — токарь высшего разряда, студент-заочник станкостроительного института. Как видите, на скамье подсудимых сидят как будто бы не дикари, но это только «как будто бы», недаром подсудимый Умпа на допросе заявил, что, по его мнению, «мы живем в век интеллектуальных отмычек», — вот какая философия у этого молодого человека.

Так кого же мы сейчас судим и за что мы их судим? Сегодня ми судим тех, кто убил лебедя Борьку. Мы судим не только самое преступление, но то, что толкнуло этих, с позволения сказать, людей, молодых людей, на это преступление.

— Во время войны я попал в фашистский лагерь Освенцим, — сказал динамик, — фашисты обещали заключенным жизнь, если они согласятся стать нелюдьми… И заключенные принимали смерть, чтобы остаться людьми…

Где я слышал этот голос? Это был голос Мужчины Как Все.

В зале раздались аплодисменты, я закрыл глаза, и все это стало походить на сильный шум сильного дождя.