29 декабря 1935 г. скончался Патриарх Фотий II. На следующий день после его кончины в Фанар пришел шеф полиции Стамбула и стал расспрашивать, какие есть кандидаты в Патриархи, ему ответили, что в Синоде 13 членов и любой из них может быть кандидатом. Наиболее вероятным преемником Патриарха Фотия являлся митрополит Халкидонский Максим (Вапорцис), за которого хотели отдать свои голоса семь членов Синода. Но в глазах турецких властей его кандидатура была неприемлема, так как митрополит Максим был одним из главных противников закона от 3 декабря 1934 г. В это же время от греческого правительства в Фанар пришла телеграмма с рекомендацией избрать митрополита Имвросского Иакова. В ответ Владыка Максим при поддержке семи других членов Синода, заявил, что ни греческое, ни турецкое правительство не имеют права вмешиваться в выборы.
16 января 1936 г. в день выборов Константинопольского Патриарха перед Фанаром собралась огромная толпа, требовавшая избрания митрополита Имвросского. Однако большинство членов Синода (видимо, под давлением турецких властей) проголосовали за митрополита Ираклийского Вениамина (Кириаку), ставшего Патриархом Вениамином I. Турецкое правительство сразу же признало эти выборы, и 18 января произошла интронизация нового Патриарха. Владыка Вениамин родился в 1871 г. в г. Адрамиттий, в 1896 г. окончил Халкинскую богословскую школу и в 1896–1899 гг. работал учителем в г. Магнисия (Греция), проповедником в Магнисийской митрополии Малой Азии и инспектором училищ. С 1912 г. он служил митрополитом Родосским, в 1914–1925 гг. — митрополитом Филиппольским, в 1925–1933 гг. — митрополитом Никейским и с 1933 г. — митрополита Ираклийским[224].
Вскоре после занятия Константинопольского престола Патриарх Вениамин, в своем послании от 23 января сообщил о необходимости поминовения его имени. При этом Патриарх сказал о помощи и содействии, которые всегда окажет своим епархиям и приходам[225]. Со своей стороны митрополит Евлогий писал новому Патриарху: «Осмеливаюсь принести Вашему Святейшеству… мою усердную мольбу о том, чтобы не лишились мы того высокого покровительства Вселенского Престола, которое великодушно дано было нашим русским приходам за границей… предшественником Вашего Святейшества Патриархом Фотием». Митрополит отмечал, что это покровительство принесло русским зарубежным приходам «духовное успокоение и твердую каноническую устойчивость». При этом Владыка Евлогий говорил о своей пастве, как о «рассеянной по всему свету», таким образом, фактически считая себя без каких-либо оснований главой всех русских эмигрантских приходов[226].
Вскоре по прибытии в Париж с Архиерейского совещания в Сремских Карловцах митрополит Евлогий стал заявлять (в том числе и в интервью), что остается в юрисдикции Вселенского Престола. В начале 1936 г. в официальном печатном органе экзархата была опубликована статья «Вселенский Престол и русские церковные разделения», написанная, скорее всего, секретарем Владыки Евлогия Т. А. Аметистовым. Автор статьи заявлял о том, что Константинополь всегда имел право на «отеческую поддержку» и «христианскую помощь» Поместным Церквам. При этом в статье проводилась мысль о том, что русские приходы в эмиграции должны до освобождения Церкви в России управляться Вселенским Патриархом. По мнению автора, переход митрополита Евлогия в Константинопольский Патриархат был вполне каноничным, а Западно-Европейская епархия получила «надлежащую устойчивость в виде законных канонических форм»[227].
Новый Константинопольский Патриарх полностью одобрил действия митрополита Евлогия. «Мы почувствовали великое облегчение, — писал Патриарх Вениамин в послании от 23 января 1937 г., — получив сообщение Вашего Возлюбленного Преосвященства, и, узнав из него о единогласном решении… по поводу вышеизложенного неприемлемого решения Карловацкого Совещания. К несчастью, протоколы решений Совещания совершенно обманули благие надежды, которые мы возлагали на это Общее Собрание и Совещание Преосвященных иерархов. Ибо все, что этим Собранием предположено для реализации примирения и соединения, не только не могло быть носителем мира и порядка в Русской эмиграции, но даже наоборот, если бы осуществилось, то должно будет лишь увеличить и создать еще более опасный церковный беспорядок, разделение и отчуждение». В этих словах явно искажалась существовавшая в Русской Церкви ситуация, однако, вслед за митрополитом Евлогием, Патриарх Вениамин согласился с решениями о возможности сослужения русских иерархов и клириков обеих юрисдикций, недопустимости перехода без отпускных грамот, прекращении полемики и отказе от создания параллельных русских приходов[228].
Подобную политику Константинопольской Патриархии резко осуждали не только архиереи Русской Православной Церкви за границей, но и Московская Патриархия. Так 4 июля 1936 г. Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский) в письме митрополиту Литовскому и Виленскому Елевферию (Богоявленскому) отмечал: «Что же касается Патриарха Константинопольского, то после всех неправд, учиненных и учиняемых им в отношении Русской Церкви, после открытого братания с обновленцами и другими нашими раскольниками, говорить о разрыве или о сохранении общения с Константинополем, по меньшей мере, поздно»[229].
При Патриархе Вениамине I прежняя политика захвата Константинопольской Патриархией чужих епархий продолжалась (правда, 12 апреля 1937 г. в результате многолетних переговоров была признана автокефалия Албанской Православной Церкви с поставлением во главе ее греческих архиереев вместо прежних албанских). Так в 1936 г. после убийства митрополита Рижского (Поммера) Латышская Православная Церковь без согласия Московской Патриархии перешла в юрисдикцию Константинопольского Патриарха. 29 марта 1936 г. митрополит Фиатирский Герман возглавил хиротонию во епископа с возведением в сан митрополита Рижского и всея Латвии бывшего до этих пор гарнизонным священником в Даугавпилсе Августина (Петерсона). В 1938 г. в Америке была учреждена существующая и сейчас в юрисдикции Вселенского Патриархата Карпато-Русская епархия на основе 37 приходов, отошедших от униатства. Указом от 29 декабря 1939 г. Патриарх Вениамин сохранил Западно-Европейский экзархат на прежних основаниях в качестве автономного русского экзархата в лоне Вселенской Патриархии.
В 1938 г. св. архиепископ Иоанн (Максимович) в докладе Второму Всезарубежному Собору Русской Православной Церкви за границей во многом справедливо отмечал: «Умножая без предела свои стремления подчинить себе части России, Патриархи Константинополя начали также заявлять о неканоничности присоединения Киева к Московскому Патриархату и о том, что ранее существовавшая Южнорусская Киевская митрополия должна быть подчинена Константинопольскому престолу… Следующим логическим шагом для Вселенского Патриарха будет объявить всю Россию находящейся под юрисдикцией Константинополя. Короче говоря, Вселенская патриархия, в теории охватывающая всю вселенную, но фактически имеющая власть только над несколькими епархиями, а в других местах осуществляющая лишь поверхностный надзор и получающая ради этого некоторые доходы, преследуемая у себя дома правительством и не поддерживаемая никакой правительственной властью за рубежом, потерявшая свое значение столпа истины и сама ставшая источником разделений, и в то же самое время охваченная непомерным властолюбием, — представляет собой печальное зрелище, напоминающее худшие периоды в истории Константинопольской кафедры»[230].
Таким образом, в межвоенный период Вселенский Патриархат, хотя и потерял большую часть своей паствы на территории Турции, сумел сохраниться и даже увеличить свое влияние в Православном мире. При этом он перешел к неканоничной политике подчинения себе епархий и автономных Православных Церквей, отделившихся от Матери-Церкви, прежде всего Русской, а также к проведению целого ряда церковных реформ. Это привело к значительному ухудшению отношений как с Московским Патриархатом, так и с Русской Православной Церковью за границей.
2. Тревоги Второй мировой войны
Первого сентября 1939 г. разразилась Вторая мировая война, в ходе которой Константинопольскому Патриарху не раз приходилось делать нелегкий выбор. В ноябре 1939 г. он представил по запросу немецкого генерального консульства в Стамбуле список архиереев Польской Православной Церкви (из 10 человек), который был отправлен в Берлин[231]. Но уже вскоре сотрудничество в этом вопросе с немцами существенно осложнилось.
В начале 1940 г. в югославской, чехословацкой и русской эмигрантской печати появились сообщения, что немецкое правительство планирует создать на территории III рейха автокефальную Православную Церковь, в состав которой кроме Германской епархии РПЦЗ должна была войти Польская Православная Церковь, а также православные общины в Австрии, Венгрии, Чехии, Моравии, Словакии и Подкарпатской Руси. В прессе также сообщалось, что в Стамбул направлен специальный делегат, который должен провести переговоры с Константинопольским Патриархом о признании этой новой Поместной Церкви. За дарование автокефалии Православной Церкви в III рейхе Патриарху якобы обещали материальную помощь, необходимую для выплаты его долгов турецкому правительству[232].
Эти сообщения лишь отчасти соответствовали действительности. Рейхсминистерство церковных дел после начала Второй мировой войны действительно выступило с инициативой создания наднациональной Православной Церкви на всех завоеванных территориях. Предполагалось лишение автокефального статуса Польской Православной Церкви и подчинение епархий, как оказавшихся в составе Германии, так и оставшихся на территории Генерал-губернаторства, архиепископу Берлинскому и Германскому (в юрисдикции РПЦЗ) Серафиму (Ляде). Однако германский МИД и внешнеполитическая служба нацистской партии не поддержали этот план. В результате уже в январе 1940 г. было принято решение об отказе от создания наднациональной Православной Церкви III рейха[233].Таким образом, сведения, проникшие в европейскую печать, оказались не совсем точны.
Весной 1940 г. бежавший в Румынию после оккупации Польши епископ Гродненский Савва (Советов) обратился с жалобой к Константинопольскому Патриарху Вениамину на самоуправство архиепископа Серафима (Ляде), временно возглавившего Автокефальную Церковь в Польском Генерал-губернаторстве. По заданию бывшего польского министра культов епископ дважды ездил из Бухареста в Стамбул и добился удовлетворения своего прошения: в апреле Патриарх созвал Синод, который принял два постановления: 1. Законным главой Православной Церкви на территории Генерал-губернаторства является прежний Первоиерарх Польской Церкви митрополит Дионисий (отстраненный от управления немцами), и 2. Передача управления Церковью архиепископу Серафиму не канонична. В соответствии с решениями Синода Патриарх отдал архиепископа под церковный суд. Именно указанные постановления побудили правительство генерал-губернатора Франка, в конце концов, сделать главную ставку в качестве руководителя Православной Церкви на митрополита Дионисия (Валединского)[234].
Существуют газетные сообщения о том, что немецкие дипломаты пытались по одним сведениям в январе, по другим — в июле 1940 г. убедить Константинопольского Патриарха признать Владыку Серафима в качестве главы Православной Церкви в Генерал-губернаторстве. При этом они якобы обещали взамен то ли денежную помощь, то ли организацию православного теологического факультета в Берлине[235]. Однако просмотр архивных документов немецкого МИДа показал, что газетные сообщения не соответствовали истине, таких попыток никогда не предпринималось. Наоборот, внешнеполитические ведомства III рейха (в отличие от Министерства церковных дел) были настроены враждебно по отношению к архиепископу Серафиму и пытались любыми путями убрать его из Генерал-губернаторства.
18 июня уполномоченный МИД в Генерал-губернаторстве Вюлиш сообщил своему начальству, что группа церковных дел в правительстве Франка пришла к решению о необходимости хиротонии новых епископов Константинопольским Патриархом. Вюлиш хотел узнать, существуют ли против этого плана возражения, и отвечает ли Патриарх германским желаниям[236].
9 июля начальник упомянутой группы церковных дел Вильден уже указал уполномоченному МИД на необходимость обеспечить, чтобы архиепископ Серафим в обозримом будущем отказался от управления. Вильден полагал необходимым выбрать трех епископов (в том числе двух украинцев), чтобы собрать Архиерейский Собор и образовать Синод. Хиротонию новых архиереев могли бы провести два оставшихся в Генерал-губернаторстве иерарха Польской Церкви: митрополит Дионисий и епископ Тимофей (Шрёттер). Второй вариант предусматривал хиротонию епископов Вселенским Патриархом, при этом кандидатам необязательно надо было ехать в Турцию; Патриарх якобы мог поручить хиротонию двум архиереям из Протектората или бывшей Австрии. Вероятно, здесь имелись ввиду проживавшие в Праге и находившиеся в юрисдикции Константинопольского Патриархата чешский архиепископ Савватий и русский епископ Сергий. Вильден предлагал запросить согласие Патриарха через немецкое посольство в Анкаре и считал, что тот не откажется[237]. В целом второй вариант выглядел утопично, и от него вскоре отказались.
23 сентября 1940 г. митрополит Дионисий, принеся клятву верности генерал-губернатору Франку, вернулся к управлению Церковью. А 2 ноября состоялась архиерейская хиротония епископа Холмского и Подляшского Илариона (Огиенко), которую совершили Владыка Дионисий, еп. Тимофей и приехавший из Праги архиепископ Савватий (Врабец). Так как последний находился в юрисдикции Константинопольского Патриархата, это, по мнению немецкого МИДа, означало косвенное признание хиротонии (да и в целом Православной Церкви Генерал-губернаторства) Патриархом Вениамином[238]. По свидетельству известного чехословацкого деятеля Ивана Рохана, сделавшего это заявление в Париже 30 декабря 1940 г., во Вселенском Патриархате и Элладской Церкви было достаточно церковных деятелей — германофилов[239]. При этом во второй половине 1941 г. Константинопольский Патриарх все-таки выразил Папе Пию XII протест по поводу жестоких преследований сербов в профашистской и прокатолической Хорватии, а в дальнейшем, после получения негативного решения Синода Сербской Церкви от 30 апреля 1942 г., отказался признать неканоничную автокефальную Хорватскую Православную Церковь[240].
21 сентября 1941 г. здания Вселенской Патриархии сильно пострадали от пожара в квартале Фанар. Сгорели половина домов Патриархии, канцелярии разных отделов, часть патриаршей церкви, зал заседаний Священного Синода и парадная трапезная, во время тушения огня оказались повреждены архивы, ризницы и музей церковных ценностей. Среди насельников Патриархии жертв не было, при этом больного Патриарха Вениамина I вынесли из спальни и перевезли в частный дом (пострадавшие от пожара здания частично восстановили только к лету 1943 г.)[241].
Кроме того 11 ноября 1942 г. Великое национальное собрание по предложению турецкого правительства проголосовало за введение в крупных городах нового налога на собственность. Для немусульман этот налог устанавливался в 10 раз выше, чем для мусульман, а для иностранцев — вдвое больше. Те, кто не мог уплатить налог, ссылались в анатолийский Аскал на тяжелые работы, что коснулось некоторых греков — жителей Стамбула. В тот же период православные благотворительные учреждения Балыклы были поставлены под контроль «Папы» Евтима, причем их единственным управителем был назначен член Великого национального собрания Стамат Зини Оздамар. Это был единственный случай применения закона 1935 г. к учреждениям греческой общины[242].