Общага 90-е. Часть вторая

22
18
20
22
24
26
28
30

Ты направо, я налево. — Из холла в разные стороны вели два коридора. — Если первым бабку сыщешь, зови.

Я первым наткнулся на старушку-лекарку, комната которой оказалась расположенной в самом конце особняка. Довольствовалась бабка небольшой каморкой, в которую едва вмещалась кованая кровать с панцирной сеткой, да большой старинный сундук, накрытый разноцветным лоскутным одеялом. Вот и весь нехитрый скарб. Интересно, это её Митрофанушка в черном теле держит, или она сама? Вот сейчас и узнаем. Я уселся на сундук и прикоснулся рукой к острому плечу старухи, лежащей на кровати с закрытыми глазами.

- Бабуль, подъем! Есть серьезный разговор! — Бабка вздрогнула и открыла глаза. — Рассказывай, старая, как дошла до жизни такой?

— Госпидя! — Старуха резко прикрыла глаза руками. — Слепит… слепит как Сила Великая!

Я с интересом посмотрел на старуху — в прошлый раз она тоже несло что-то подобное.

- Ладно тебе, уважаемая, успокойся, — постарался произнести я как можно ласковее. А то еще двинет бабка кони… Хотя, какая мне разница, крутану стрелки назад и постараюсь помягче…

— Ты пришел, — произнесла старуха, — точь-в-точь, каким я тебя во сне видела. — В сиянии Божественной Силы! А та морда собачачья, что ты на себя нацепил…

Так-так, бабушка, — я прервал старуху, догадавшись, что она имеет ввиду, — когда ты меня с такой мордой видела?

— Так вот пару месяцев назад во сне и видела! Как пришел ты, Митрофанушку этой мордой пугать стал… А ить ты не Темный! Не Ирод Кровавый, каким рядиться перед ним хотел…

Белый и пушистый, значит? — Я усмехнулся. — Раскусила ты меня, бабка! И не сон то был вовсе…

— А я так и поняла, — закивала старуха, обнажив в улыбке ровные и крепкие не по возрасту зубы, — Митрофанушка тоже не верил, а я, знать на своем стояла: приходил уже Светлый Дух, что Верку может излечить…

Ты вот мне, бабушка, чего скажи, — я заглянул старухе в её бездонные выцветшие от старости глаза, — зачем ты супостату своему, Митрофанушке, помогаешь? Или не ведаешь, что у него руки уже чуть не по локоть в крови? Ты, ведь, и будущее предвидеть можешь?

— Все ж таки наказывать меня пришел? — Бабка тяжело вздохнула, завозившись на кровати. Затем скинула на пол сухие ноги в теплых вязанных носках, несмотря на жаркую погоду, и уселась на краю кровати напротив меня. — И правильно — нет мне прощения, о Великий! Я уже давно готова к Геене Огненной… Но и по другому поступить не могла…

Ты, бабка, погоди петь «со святыми упокой»! Я разобраться хочу! Такой Дар, как у тебя, на дороге не валяется, и абы кому не дается! А взвешивать твою вину, меру, степень, глубину — совсем не я буду! Для этого другие… хм… Силы существуют. Давно ты в себе этот Дар осознала? — Я приложился к бутылке, которую продолжал таскать с собой — в присутствии старухи алкогольное отравление стремительно развеивалось.

— Тако в моей семье это издревле, — призналась старуха, — по женской линии всегда Дар передавался. Вот и меня не обошел. Только своих детей мне Господь не дал… Видать, предвидел мои прегрешения… Своих не дал, продолжила она, — а вот Верку — мать Митрофанушки, я в военные годы спасла и выходила. Она мне как дочь родная… Да и Митрофанушку я как внука любимого баловала…

Добаловала, видать, что таким отморозком вырос! Но мать свою любит — этого у него не отнять…

— Любую кару готова принять… — Старушка виновато склонила передо мной свою седую голову. — Любила их обоих без памяти… Не смогла… И когда Верка заболела, вылечить её не хватило моих сил…

А ты о других подумала, старая? Ведь внучок твой, любимый, к людям, хуже, чем к скотам… — Я резко сжал кулаки, вспомнив, как гребаный ушлепок обещал Зябликову присылать его супругу по частям. Почтой. Стирать таких с лица земли надо… Но я Филиппычу обещал! Пусть, сука, живет! Но… помнит, что расплата может нагрянуть в любой день и час…

Старуха еще ниже склонила голову, ничего не отвечая на мои обвинения. Она медленно сползала с кровати, видимо намереваясь встать передо мной на колени.

— Казни! — наконец прошептала она. — Нет больше моченьки моей терпеть…