— Пименов А Эф, — сказал Бухгалтер, покрываясь испариной со лба. Лицо его снова покривилось.
Долговязый участия в разговоре не принимал. Он скинул плащ, остался в пуловере с бегущими голубыми и красными полосами, в кашне. У него оказалась сильная спина боксера или грузчика, длинное сухощавое тело.
— Сидоров, — назвал он себя.
Это была ложь. В ориентировке, помнил Денисов, стояла двойная фамилия. Однако не Сидоров и не Андреев, как в выброшенном из вагона паспорте.
Ревизор тем временем обернулся к другим оштрафованным, сидевшим по другую сторону прохода:
— Фамилии…
Теперь пассажиры были настроены юмористически. Мордастый поправил полотенце на шее:
— Мигель Сервантес Сааведра. Чтобы избежать ошибок, можете указать просто «Сервантес».
— Следующий…
— Данилов, — отрекомендовался Альтист. — Альтист Данилов.
Выписав квитанции, ревизоры присели в купе, уже как пассажиры. Их заинтересовало сообщение Немца о дальневосточном лакомстве.
— На вид трава… — втолковывал Немец. — А вкус белых грибов! И никаких пищевых отравлений!
— Между прочим, о папоротнике писали. — Мордастый поднял полотенце выше к подбородку. — И не раз. «Наука и жизнь», по-моему.
— Дорогая штука? — спросил Альтист-Музыкант у дальневосточника.
— Да нет…
Музыкант хотел еще чем-то поинтересоваться, но его перебили. Денисов обратил внимание: он сразу замолчал, будто был даже удовлетворен тем, что предоставил авансцену другим желающим.
Нельзя было не заметить: съехавшиеся с разных сторон, впервые словно бы видевшие друг друга пассажиры сближались легко и беспечно, будто в соответствии со знакомым, заготовленным заранее сценарием.
— Может, перекусить по этому случаю? — спросил Немец. Он выглядел добродушнее всех. — До Москвы минут сорок, не меньше. У меня сало!
Кто-то засмеялся:
— Лучше бы папоротник!