Еще в феврале 1929 г. представлявший Константинопольский Патриархат в СССР архимандрит Василий (Димопуло) совершал торжественные богослужения в обновленческих храмах Ленинграда, призывая верующих объединяться вокруг обновленческого Священного Синода в связи с подготовкой к Вселенскому Собору[223].
В конце 1920-х гг. Константинопольский Патриарх поддержал митрополита Евлогия (Георгиевского) в его конфликте с Русским Архиерейским Синодом в Сремских Карловцах, который 26 января 1927 г. постановил предать владыку Евлогия суду епископов, предварительно запретив ему священнослужение (8 сентября состоялось постановление суда, по которому временное запрещение митрополита было превращено в постоянное). Когда Западно-Европейский митрополит обратился к Восточным Патриархам с просьбой дать оценку спору, то уже вскоре получил полную поддержку с их стороны.
Патриарх Василий III свое отношение к русскому зарубежному разделению первоначально высказал в беседе с архиепископом Александром (Немоловским), который передал эту информацию митрополиту Евлогию. По мнению Первосвятителя, правда была «на стороне митрополита Евлогия, как назначенного Патриархом Тихоном». Относительно наложенного Архиерейским Синодом запрещения Патриарх Василий сказал: «Это запрещение ничего не значит, ибо исходит от власти не компетентной. Патриарх своим указом упразднил прежнее церковное управление. Вселенская Патриархия никогда не признавала Карловацкого Синода. Если мы отвечали митрополиту Антонию на его письма, то лишь как русскому архиерею, а отнюдь не как председателю Синода… Если бы я, Вселенский Патриарх, будучи в Париже, заметил в вашей Церкви какую-нибудь неправильность… я бы сделал только замечание, а не запретил бы. Запрещение незаконное, оно никакой силы не имеет; на него не следует обращать внимания. Митрополита Евлогия мы признаем и благословляем. Если будет Вселенский Собор, то те, которые по разным причинам, а наипаче по честолюбию в нынешние ужасные времена сеют смуту в Церкви, не заслужат похвалы от Собора»[224].
18 июня 1927 г. Патриарх Василий III направил митрополиту Евлогию личное послание, в котором, называя его братом и сослужителем, высказывался против претензий Зарубежного Русского Синода: «Мы отнюдь не затрудняемся решительно объявить, что как всякая другая деятельность, так и вынесенное против Вас запрещение со стороны так называемого Архиерейского Синода за границей, являются деяниями канонически беззаконными и никакой посему церковной силы не имеющими, ибо и самое существо этого самозваного собрания в качестве органа управления канонически несообразно, и о необходимости роспуска его и прекращении суетливой и вредной деятельности его не раз уже были даны от законной власти указания и распоряжения»[225].
Свое мнение относительно упомянутой смуты высказал и когда-то изгнанный из Константинополя Патриарх Мелетий (Метаксакис), возглавивший в то время Александрийскую Церковь. В своем письме митрополиту Евлогию от 16 апреля 1927 г. он писал: «Мы уже определили наше убеждение и составили мнение о противоканоническом решении пребывающего в Карловцах самозваного “синода” русских архиереев и не имеем никакого сомнения в вредных последствиях от сего незаконного собрания. И вот доказательство нашего предвидения на личности Вашего возлюбленного Преосвященства. Мы весьма скорбим об этой новой ране многострадальной Российской Церкви и молимся, да Господь, разное во едино собравый и упразднивый средостение разделения, создал бы мост и воссоединил братьев во Христе к умирению Церкви и радости христоименитого народа»[226]. При этом в другом своем письме – митрополиту Антонию (Храповицкому) от 5 июля 1927 г. Патриарх Мелетий, в соответствии со своими прежними заявлениями, также писал, что «патриарх Тихон, предоставляя митрополиту Евлогию власть над русскими церквами в Западной Европе, нарушил 28-е правило Вселенского Собора», и владыка Евлогий был «антиканонически поставлен в Париж, где есть другие законно поставленные православные архиереи»[227].
Впрочем, архиереи Русской Православной Церкви Заграницей хорошо понимали, что поддержка Фанаром того или иного церковного течения далеко не всегда означает стремление Вселенского престола к канонической правде. «Всем хорошо известно, – писал митрополит Антоний (Храповицкий) владыке Евлогию летом 1927 г., – как глубоко и искренно чту я Свят. престолы Восточных Патриархов. Но сейчас не без опаски взираю на лиц, занимающих Вселенский и Александрийский престолы. Они поддерживают обновленцев, они проявили враждебное отношение к Православной Российской Церкви и ее Первоиерарху Святейшему Тихону. Вселенский Патриарх вошел с обновленцами в общение. Он авторизовал деяния Московского лжесобора 1923 г., постановлениями которого обновленцы объявили Святейшего Патриарха Тихона лишенным сана. В церковном Американском деле имеется заключение Вселенского престола о признании каноничности Московского лжесобора и обновленческого Синода. А ныне Вселенский и Александрийский Патриархи приняли приглашение на новый обновленческий Собор, имеющий быть в октябре месяце в Москве… Подумайте, владыко, к кому Вы обратились и на чей авторитет ссылаетесь, и в то время, когда в России епископы перестали даже поминать их. А, обращаясь к авторитету этих Патриархов, Вы обязываете себя вступить в общение с обновленцами»[228].
Архиепископ Серафим (Лукьянов) весной 1927 г. писал в том же духе: «Константинопольский Патриарх и Синод – друзья живоцерковников и большевиков и враги Русской Церкви, за свои великие беззакония подлежащие суду всей Православной Церкви. Обращаться за помощью в Константинополь – великий позор для нашей Церкви»[229].
Архиерейский Собор Русской Православной Церкви Заграницей отреагировал на позицию Константинопольского Патриархата окружным посланием от 6 сентября 1927 г., в котором во многом справедливо отмечал: «С глубоким прискорбием мы должны заявить, что наша Русская Церковь во дни страданий под игом большевистского владычества терпит от Константинопольской Патриархии гонения и утеснения не менее, чем от “Живой Церкви”, от обновленцев и других раскольников. В явное нарушение священных канонов, без всякого сношения с Всероссийскою церковною властью, и даже вопреки протестам наших иерархов, Константинопольская Патриархия отторгает от нашей Церкви многие области – Польскую, Финляндскую, Эстонскую; покушается отторгнуть и другие ее части – русские епархии в Америке и Западной Европе; дает свое благословение на отделение от нашей Церкви на автокефальное положение Польской, Украинской и Грузинской Церквам. Но еще гораздо ужаснее вот что: когда в недрах нашей Церкви появляются раскольничьи общины – “Живая Церковь”, обновленцы и другие – тогда Константинопольская Патриархия входит в сношение с этими приспешниками безбожной советской власти, признает раскольничий “Собор” 1923 года, осудивший Святейшего Патриарха Тихона на лишение сана и монашества, соглашается послать своего представителя в Москву для вмешательства в дела нашей Церкви и даже предлагает нашему Патриарху оставить свой престол и упразднить самое Патриаршество. Во многих Православных Церквах под усиленным влиянием Константинопольской Патриархии стал вводиться насильственными мерами новый календарь, везде вызывая страшные смуты и разделения среди верующих. Не ограничиваясь этим, Константинопольская Патриархия решилась даже, вопреки священным канонам и практике своей Церкви, на всеобщее и принудительное введение в Финляндии новой Пасхалии. В октябре или ноябре текущего года в Москве состоится раскольничий собор обновленцев. Константинопольский Патриарх Василий и Александрийский Мелетий выразили свое согласие принять участие в этом безблагодатном сборище[230]. Таким образом, Константинопольская Патриархия является пособницей “Живой Церкви” и обновленцев в России, нарушительницей священных канонов о Пасхе, виновницей смут и расколов во всех Православных Церквах»[231].
В конце 1920-х гг. Константинопольская Патриархия приняла участие еще в одном внутреннем конфликте в Зарубежной Русской Церкви. В январе 1927 г. управлявший Северо-Американской епархией митрополит Платон (Рождественский) вышел из подчинения Архиерейского Синода, который 31 марта того же года постановил освободить митрополита от управления епархией и запретить в священнослужении в ее пределах. 8 сентября 1927 г. Архиерейский Собор Русской Православной Церкви Заграницей окончательно запретил владыку Платона в священнослужении, однако тот не подчинился. Еще 2 февраля 1927 г. он поручил архиепископу Евфимию (Офейшу) учредить «Святую Восточную Православную Кафолическую и Апостольскую Церковь в Северной Америке». Вскоре был создан Синод под председательством архиепископа Евфимия, включавший в себя русских иерархов в Америке, при этом владыка Евфимий находился в подчинении у митрополита Платона, который считал себя главой Всеамериканской Церкви. 19 декабря 1927 г. от имени «Святейшего Синода Американской Православной Кафолической Церкви» всем Поместным Церквам было разослано уведомление об образовании новой независимой структуры[232].
Взяв на себя права главы Поместной Церкви, митрополит Платон вступил в конфликт с Константинопольской Патриархией. Учредив в 1922 г. архиепископию Северной и Южной Америки, Фанар сам претендовал на руководство всеми православными приходами в США и не хотел уступать это право митрополиту Платону. 15 мая 1928 г. архиепископ Александр (Немоловский) направил в Константинополь доклад об образовании в Северной Америке новой церковной структуры, и 1 декабря 1928 г. Патриарх Василий III в ответ выпустил послание, опубликованное в греческой печати: «По решению нашего Святейшего Синода заявляем, что Конституция (организация) упомянутой Церкви есть всецело антиканонична (незаконна). Следовательно, Мать Святая Церковь отвергает эту новую Русскую Церковь и требует от Вашего Преосвященства абсолютно не входить ни в какие сношения (связи) с нею»[233]. Понимая, что автокефалия грозит ему изоляцией со стороны всего православного мира, митрополит Платон решил отказаться от планов создания Всеамериканской Церкви и заявил, что руководит только Русской Церковью в Америке. Подчиненные ему епископы, ранее подписавшие «конституцию» об образовании новой Церкви, в декабре 1928 г. отозвали свои подписи[234].
В этот период Константинопольский Патриархат продолжал заниматься экуменической деятельностью. Так, в августе 1927 г. его делегат митрополит Фиатирский Герман принял активное участие в Первой всемирной экуменической конференции «Вера и церковное устройство» в Лозанне, став председателем православной группы делегатов, в которую входили в числе других митрополит Евлогий (Георгиевский), протоиерей Сергий Булгаков, профессора Н. Глубоковский и Н. Арсеньев. На этой конференции состоялось и несколько частных совещаний (под председательством Софийского митрополита Стефана), на которых обсуждалось положение страждущей Русской Церкви: гонения на нее и возможность посильной помощи со стороны братских христианских Церквей[235].
4 сентября 1928 г. было выработано совместное соглашение Элладской и Константинопольской Церквей относительно 36 епархий Вселенского Патриархата, оказавшихся после Лозаннского договора на территории Греции. Согласно Патриаршему и Синодальному актам, епархии «новых территорий» (Эпира, Южной Македонии, Западной Фракии и большинства островов Эгейского архипелага), формально оставаясь в юрисдикции Константинопольского Патриархата, вошли в состав Элладской Церкви (т. е. были административно подчинены ей), согласно уже принятому государственному закону Греции № 3615 от 15 июля 1928 г.[236]
Успеху переговоров способствовала дружба и личная переписка между Патриархом Василием III и его бывшим учеником архиепископом Афинским Хризостомом (Пападопулосом). В узаконенном греческим правительством соглашении было решено несколько вопросов: 1) каким образом митрополиты «новых территорий» должны принимать участие в заседаниях Священного Синода Элладской Церкви и других административных учреждениях; 2) как они должны избираться, и наличие у Патриарха права предлагать кандидатов и утверждать кандидатуры; 3) положение Патриарха, как последней церковной судебной инстанции, решения которой не подлежат апелляции;
4) обязанность Элладской Церкви извещать Патриарха, когда кафедры «новых территорий» освобождаются и когда они замещаются, посылать в Константинополь протоколы избрания новых митрополитов, их исповедание веры и присяги верности Вселенскому Патриарху, а также обязанность сообщать, когда эти митрополиты принимают участие в заседаниях Элладского Синода;
5) обязанность митрополитов «новых территорий» посылать годовой отчет Патриарху и поминать его имя за богослужением; 6) сохранение Патриархом полной канонической власти над ставропигиальными монастырями «новых территорий» (таким образом, Афон, Патриарший экзархат на острове Патмос, Влатадский монастырь в Салониках и монастырь св. Анастасии на Халкидиках остались под его прямым управлением). 28 мая 1929 г. архиепископ Хризостом написал владыке Василию III, что Элладский Синод согласен на все его условия относительно митрополитов «новых территорий» с одной поправкой, – за богослужением они должны наравне с Патриархом поминать Священный Синод Элладской Церкви. В итоге поправка была принята[237].
В 1928 г. Василий III окончательно оформил претензии Константинопольского Патриархата на свою юрисдикцию над всеми православными общинами и епархиями вне территории Поместных Церквей. Однако эти претензии были признаны только Александрийской Церковью, получившей взамен от Фанара признание ее прав на все православные общины в Африке, и, де-факто, Элладской Церковью, которая, назначая своих клириков на заграничные приходы, стала временно передавать их в юрисдикцию Константинопольского Патриархата.
При Василии III Патриархат по-прежнему подвергался давлению со стороны турецкого правительства, не признававшего его вселенского характера, а также со стороны «Папы» Евтима (в основном из-за проблемы прав на имущество различных приходов, особенно Перского). Это способствовало частичной изоляции Патриархата вплоть до подписания соглашения о дружбе между Турцией и Грецией в 1930 г. К концу 1920-х гг. турецкое правительство закрыло все православные митрополии Малой Азии, и лишенные своих епархий митрополиты проживали теперь в качестве титулярных иерархов в зданиях Патриархии, создавая для нее серьезные экономические затруднения. Следует упомянуть также, что при Патриархе Василии начался выпуск официального периодического издания Константинопольского Патриархата «Православие» («Ортодоксиа»)[238].
Владыка Василий III скончался 29 сентября 1929 г., и 7 октября того же года члены Константинопольского Синода выбрали новым Патриархом митрополита Деркосского Фотия (в миру Димитриоса Маниатиса). В 1930 г. премьер-министр Греции Е. Венизелос нанес официальный визит в Стамбул, во время которого он встретился с Патриархом Фотием II. Это был первый визит главы греческого правительства в Фанар. После заключения упомянутого соглашения о дружбе между Турцией и Грецией турецкое правительство в сентябре 1931 г. официально признало вселенский характер Константинопольского Патриархата и прислало Фотию II удостоверение личности, в котором была обозначена его официальная функция. Чтобы изжить смуту, которая разделила его американскую паству на два лагеря – монархистов и венизелистов (сторонников Венизелоса), в августе 1930 г. Патриарх Фотий назначил митрополита о. Корфу Афинагора (Спиру, будущего Патриарха) экзархом Северной и Южной Америки. Архиепископ Нью-Йоркский Александр и два его викария выступили против попытки Патриархии изменить автономный статус Американского экзархата, но их сопротивление было сломлено, и они подписали поправку к уставу экзархата, подчинив его Константинополю. Вскоре архиепископ Александр был переведен на о. Корфу[239].
В 1930 г. Патриарх Фотий II созвал в Ватопедском монастыре на Афоне Просинод для подготовки Всеправославного Собора. На его заседаниях Константинопольский Патриархат представляли митрополит Трапезундский Хрисанф (Филиппидис) и митрополит Сардский Герман (Афанасиадис); одним из важнейших тем для обсуждения была подготовка почвы для начала переговоров по проблеме болгарской схизмы. В это же время Патриарх положил начало обмену студентами между Халкинским богословским училищем и Сербской, Румынской, Польской Православными Церквами, а также другими христианскими конфессиями, прежде всего англиканами[240].
Первоначально Фотий II занимал довольно осторожную позицию в отношении церковных нововведений. Так, в своих письмах от 8 февраля и 15 марта 1930 г. митрополит Антоний (Храповицкий) писал афонскому иеросхимонаху Феодосию (Харитонову): «Патр. Фотий желает, чтоб его считали консерватором. Мне писали о нем, что он лучший из современных иерархов в Царьграде: он ответил на мое приветствие только недавно, ибо первое мое письмо потерялось, не дойдя до него. О чем меня уведомил о. А[рхимандрит] Кирик; тогда я повторил, и он ответил в[есьма] любезно и по-церковному… Ваш Патриарх как будто подается вправо под влиянием событий, и Вам можно значительно успокоиться. Если Русь освободится от большевиков, то и разговор о новом стиле окончится»[241].