Все, что мы когда-то любили

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ах, какая милая шляпка, а какие изящные полуботинки! – пыталась щебетать она, ни черта не понимая ни в шляпках, ни в обуви. Не глядя на витрины, Эстер проходила мимо. В поезде, уставившись в темное, почти черное окно, она даже не прилегла.

Анна с тревогой подумала, что по приезде надо обратиться к лечащему врачу. Видимо, у бедной свекрови от расстройства началось обострение. После поездки в Базель Эстер пролежала в больнице почти два месяца.

А жизнь текла своим чередом. Анна давно привыкла к ее размеренности: все четко, по расписанию. Умывание, завтрак, гимнастика, массаж. Прогулка, обед, дневной сон, книжка на ночь, колыбельная и пластинка классической музыки. Ей казалось, что Мальчику нравился Моцарт. Вернее, ей очень хотелось в это поверить.

Они давно привыкли к своей жизни. Привыкли обходиться без шумных молодежных компаний, вернее – отвыкли от них. Отвыкли ходить в гости, ездить в отпуск вдвоем. Не на детский грязевой курорт, а именно в отпуск, на море. Иногда отпускала мама, и они выбирались в кино. Но там было нервно и беспокойно – как дома, все ли в порядке? И на обратном пути они почти бежали. А так хотелось пройтись спокойным, размеренным, прогулочным шагом, в погожий день посидеть на скамейке, зайти в кафе, съесть мороженое. Как хотелось оказаться в шумной компании сверстников, среди молодежи, их громкого смеха, свежих анекдотов и новостей. Выпить вина, охмелеть и хотя бы на пару часов забыться. Забыть.

Но нет, ничего этого не было. Марек ходил на работу – какая-то передышка, общение с людьми, другая обстановка.

У Анны ничего этого не было. Спасали только книги – счастье, что она любила читать. На час или два, погружаясь в мир чужой жизни, она забывала о своей. И, конечно, цветы! Цветы тоже были спасением – пока Мальчик спал в кресле, она возилась с цветами: подрезала, окучивала, удобряла, рассаживала, пересаживала, и это давало ей силы.

После больницы Эстер вновь стала бывать у них в доме. Анне казалось, что свекровь не может смириться с тем, что ее обожаемый внук никогда не поправится, никогда не сможет ходить, самостоятельно есть, принимать душ. Не сможет понимать то, что написано в книгах, общаться с другими детьми, ходить в школу. И еще куча всяческих «никогда», которые ей не давали покоя.

Эстер продолжала искать медицинских светил, читать медицинские журналы, писать письма врачам. Анна понимала: все бесполезно. То, чего они сумели достичь, – вершина. И на этой вершине им предстояло одно – удержаться.

Сидя у кроватки Мальчика, свекровь застывала, словно спала с открытыми глазами.

В ней больше и больше проявлялись различные странности – на вопросы она отвечала не сразу, отрывисто и часто невпопад, ела меньше, чем обычно, не обращая внимания на то, что лежит у нее в тарелке. И главное – Эстер окончательно потеряла интерес к своей прежней светской жизни: оборвала связи с подругами, перестала ходить в театр и радоваться нарядам, могла неделями ходить в одном платье, чего раньше с ней никогда не было.

У Анны рвалось сердце.

– Мальчик – это все, что я люблю на этом свете, – однажды сказала свекровь.

Анна принялась ее горячо убеждать, что есть Марек, прекрасный, здоровый, красивый и умный сын, что есть она, Анна, любящая ее искренне и нежно.

Но Эстер сказала, грустно улыбнувшись:

– Вы оба в моей любви не нуждаетесь. А Мальчик… Ему она необходима, как ты этого не понимаешь?

С Мареком все было по-прежнему. Он был нежен с Анной, приходя с работы, бросался к сыну и, кажется, стал наконец жалеть свою мать.

Ночами они разговаривали. Как всегда – обо всем. Он рассказывал ей смешные истории про коллег, про дурака-начальника, про немолодую, кокетливую, мечтающую выйти замуж секретаршу, про своих товарищей – словом, про все.

Анна слушала и думала: «А ведь где-то есть жизнь, сплетни, разговоры, шутки, походы на обед и на кофе, споры о политике, о книгах и фильмах. Люди планируют покупки, отпуска, путешествия. Ходят в гости и в театры – в общем, живут. Живут все, кроме меня, даже Марек и его мать. Даже у них есть что-то личное». Но тут же стыдилась своих мыслей и ругала себя.

Она жалела себя, еще как жалела! В сотый, в тысячный раз задавая один и тот же вопрос: почему? Почему это случилось именно с ними? Ответа по-прежнему не было. Только вспоминались мамины слова:

– У всех свои беды. Ты думаешь, мне было легко, когда не стало отца? Две маленькие девочки и я без специальности. Как жить, что делать? Я ничего не понимала. Но ничего, справилась – глажку брала на дом, ходила на уборки, много чего было, вспоминать неохота. Спасибо одной доброй женщине – посоветовала окончить курсы бухгалтеров, никогда ее не забуду. Знаешь, сколько я выла в подушку – так было плохо! Одиночество, Анна. Ничего нет страшнее. А у тебя есть Марек! И это ой как много, Аннушка! А тогда всем было несладко – война. Столько вдов, столько сирот…