Нисшедший в ад

22
18
20
22
24
26
28
30

– Кому вы нужны – трусливые предатели? А я исполнил то, о чем меня просил Сам Иисус. – Иуда лгал, но в эту минуту ему вдруг самому показалось, что так все дело и обстояло. Солгав сегодня ночью Фоме, Иуда успел сжиться с этой ложью. Он сейчас плохо понимал границы дозволенного, границы добра и зла, правды и лжи. – Почему вы знаете: Иуда – первый ученик, по-настоящему любящий Иисуса, всей кровью своего сердца, – Иуда стукнул себя костлявым кулаком в грудь, – и ему больше вашего известно, и он в большее был посвящен.

– Ты говорил уже это, Иуда, – сказал смущенный его словами Фома. – Но что-то вериться с трудом, чтобы это было правдой. Ведь Учитель вначале часто говорил, что Царствие Его близко и многие из живущих теперь не вкусят смерти, как увидят Его Царствие, а потом стал грустен и говорил нам уже об разрушениях, войнах, гладах и других бедствиях, которые всем нам предстоят.

– Много говоришь, Фома, – нетерпеливо оборвал его Иуда. – И не о том. Все вы говорили, что любите Иисуса. Но кто любит, тот будет драться, царапаться, вгрызаться в горло тому, кто только посмеет коснуться любимого. Вы могли броситься на римлян, хватать голыми руками обнаженные мечи, – да что угодно делать, но не стоять кучкой растерянных ягнят, чтобы затем броситься наутек, оставив Иисуса в руках палачей. Почему вы хотя бы не явились на суд и не потребовали отдать вам Иисуса?

Медленно поднялась Мария Магдалина.

– Я поняла, он все лжет. Он – предатель, и предал он Учителя нарочно и со знанием того, что он делает. Я вижу черную печать на нем. Смотрите, у него болезнь преступников.

Ученики отшатнулись от Иуды. Иуда громко рассмеялся. Капельки пота проступали на его лице, рыжие волосы были влажны, а зубы стучали. Глаза же его горели диким огнем, как у безумного.

Мария Магдалина подошла к нему и сказала:

– Иуда, будет лучше, если ты уйдешь сейчас.

Иуда уже не смеялся, он с головы до ног оглядел Марию, затем пристально, прищурившись, посмотрел ей прямо в лицо, в голубые ее глаза, облизнул сухие горячие губы и поднялся. Еще раз окинул он взглядом всех учеников.

– Это вы – предатели, – сказал он тихо, – вы не любили Иисуса. А я любил и люблю. Поэтому я шел за Ним и теперь пойду к Нему. Пейте вино, маленькие. – Иуда вышел.

Вернулись хозяйка дома и Марфа с посудой и водой.

– На улице такая суматоха, – сказала Марфа. – Говорят, видели живыми давно умерших людей, а едва появившаяся луна вся красная сделалась, словно кровью залитая.

Ученики переглянулись. В эту минуту вошел Иосиф Аримафейский.

– Вы все здесь? – сказал он. – Игемон разрешил похоронить Учителя. Кто идет со мной?

                        ***

Наступила ночь, и Иуда торопился; он шел скорыми шагами к той скале, где уцепившись за безводную почву нависала над обрывом полузасохшая осина. Когда он шел по селению, люди, видевшие его из окон, говорили:

– Этот человек вышел в праздничную ночь на улицу, его убьет Бог Яхве.

Но Иуда шел и шел. Его бил озноб, его мучил завывающий ветер, его слух терзал собачий вой, а острые камни кололи ему ноги сквозь тонкую подошву сандалий. Но он шел, не останавливаясь, к своей цели сквозь ночь по неровной дороге, и красная страшная луна висела над ним и пророчила беду. Иуда дошел до осины, сел под ней и горько заплакал. Он почти терял сознание от усталости, голода и болезни, и надо было торопиться совершить задуманное.

Он посмотрел в темное небо.

– Ты уже там, – шептал он сквозь слезы. – Хотя бы там не оттолкни меня. Я ошибся: я не могу без Тебя прожить ни дня, я не хочу и мига дышать, если Тебя нет рядом. Я хочу быть только с Тобой. Ты же видишь теперь, кто окружал Тебя, а я пойду за Тобой, куда угодно, не побоюсь загубить душу свою ради Тебя. Я отрекаюсь от этого мира – и стану совершенным ради Тебя.