– Иуда, я иногда тебя не понимаю, – сказал Фома, и стал рассматривать Иуду, словно видел его впервые.
– Иногда? Значит, в основном понимаешь?
Фома не ответил и пошел дальше по тропинке. Иуда нагнал его.
– Вот что, Фома, ты никогда не поймешь, что у меня здесь. – Иуда странно поглядел на Фому и ударил себя несколько раз крепким, жилистым кулаком по открытой, поросшей рыжим волосом груди: – И тебе я этого не скажу, слышишь?
Фома даже отступил на шаг назад и беззлобно, так как сердиться совсем не умел, задумчиво смотрел на взволнованного Иуду. Тот, когда горячился, очень размахивал руками, что завораживало, и жесты его были резкими, энергичными. Рыжие брови чуть приподнимались у основания и чуть сходились над переносицей, возле внешних уголков глаз собирались мелкие морщинки, нижние веки вздувались, глаза чуть прищуривались и метали зеленые искры, причем смотрели с такой болью, словно Иуде наступили на мозоль, а верхняя тонкая губа болезненно змеилась. Наглядевшись на Иуду, Фома произнес с некоторым удивлением:
– Ты никогда раньше так не говорил!..
– Так ты веришь Иисусу? – грозно спросил его Иуда.
Фома молчал.
Иуда схватил Фому за плечо и в бешенстве прошептал ему в ухо:
– Веришь?..
– Ты сумасшедший, – сказал Фома и оттолкнул руку Иуды. – Конечно, верю.
– Точно веришь? – уточнил Иуда.
– Точно, – серьезно ответил Фома.
– Верь, Фома, верь, – вдруг усталым и тихим голосом сказал Иуда. – Пошли, чего стоишь? – И сам пошел дальше, не оглядываясь и не заботясь о том, идет ли за ним Фома. А Фома шел и размышлял о странностях Иуды.
– Жаль, что ты так молод, Фома.
– Что ты сказал, Иуда? Я не расслышал.
– Ты хотел бы съесть мяса? – вдруг спросил Иуда.
– А разве можно есть живых? – спросил Фома.
– Зачем есть живых? Их можно убить и съесть уже мертвыми… Пасху ты ешь, Фома?
– Когда-то ел. А теперь, когда мы с Иисусом, мы поняли, что всё живое создал Бог, и животные наши братья. Их есть нельзя.