Ёж Люсьен в городе странных людей

22
18
20
22
24
26
28
30

Звуки облизывания стихли. Чашка резко подскочила и шлепнулась уже перевернутая. Протирание незримым язычком возобновилось, но что такого вкусного могло оказаться с обратной стороны посудины, было непонятно.

– Отлично, – качнул головкой Люсьен, наставил на миску лапку и почти беззвучно что-то прошептал.

Белый непрозрачный туман резко проявился в воздухе, скрыв нижнюю часть зеркала, и сразу начал медленно рассеиваться. В нем стали видны призрачные очертания котов; по мере растворения дымки они становились все четче. Меньше чем через минуту туман исчез. Полностью видимые коты предстали перед младшими хозяевами и пришельцем в своих обычных занятиях – Фокс массировал длинным шершавым языком перевернутую посудину, Матвей лежал на полу возле брата, растянувшись во всю длину.

Люсьен опустил лапку. Артём заулыбался, Дашка сграбастала питомцев, прижала их к себе, будто месяц не видела.

– Мои хорошие!

Коты оторопело воззрились по сторонам – им такое настойчивое проявление внимания пришлось не по нутру. Дашка, потискав пушистых, опустила их на пол, и пушистые безмятежно раскинулись возле зеркала, закрыли глазки. Дети присели и начали котов поглаживать, те замурчали.

Ёж нарушил гармонию.

– Вы все сделали, как было велено? – строго спросил он пушистых.

Серый потянулся и широко зевнул, притворившись, что не слышал вопроса, представляя пришельца надоедливой блошкой, норовящей испортить отдых, о котором он не так давно и мечтать не мог. Матвей поднял головку и загадочно улыбнулся пришельцу:

– Дааж-же ббольш-ше.

Это Люсьена насторожило.

– Слушаю тебя, – сказал он.

– Л-лучшше ппуссть Ф-фокс-с рас-с-скажет, – ловко ушел от ответа полосатый и принялся вылизываться. Серый не обрадовался словам Матвея, веки его разомкнулись, обнажив зрачки, круглые, как плошки. Кот вгляделся в свое отражение, приглаживая лапкой усики.

Дашка с Тёмкой убрали руки от питомцев, обменявшись взглядами.

– Жалею, что попросил вас. Рассказывай, – деревянно обратился ёж к Фоксу.

Серому стало не по себе. Он глянул на младших хозяев, словно ища защиты, только те не меньше залётного ждали объяснений. Поняв, что отмолчаться вряд ли удастся, кот рассердился на несдержанного брата и замыслил позже ему отомстить. И, запинаясь, начал рассказ, не забывая приукрашивать для «выразительности».

Вперед Артём с ежом ошеломленно слушали кота, а Даша то и дело, охая, прикрывала лицо руками. Когда же Фокс дошел до эпизода с холодильником, Люсьен прыснул, но быстро вернул настороженное выражение мордочки, а лица брата и сестры смягчились. Заметив это, серый осмелел и взялся чуть ли не через предложение чередовать быль с выдумками. Полосатый изобличить зарвавшегося брата не пытался, за что Фокс был ему благодарен, даже мстить перехотел. Начав рассказывать про поистине героический побег из Настиного дома, серый и сам зафыркал, на глазки его выступили слезы. На мордочке ежа тоже иной раз проскакивала улыбка. К концу рассказа дети, Люсьен и похитители курицы покатывались со смеху. Они еще долго бы держались за животы, если б не развеявшийся по всему первому этажу дивный аромат гари. Дашка, заметив его первой, вскочила и кинулась в кухню.

– Яйца! Забыла!

Крутанула ручку на панели плиты и уставилась в кастрюльку. Вода в ней выкипела, тошнотворно пахнущие яйца, почерневшие снизу, щелкали, трещали и дымились. Они не затихали, и, казалось, начали свистеть и шипеть громче, чем до выключения конфорки.

Артём поднялся, протер глаза от навернувшихся слез, подошел к сестре. Видя ее нерешительность, решил взять все в свои руки. Набрал из крана холодной воды в кружку, и прежде, чем Дашка выкрикнула: «Не надо!», вылил в кастрюльку. Яйца с хлопком взорвались, забрызгав кухню вязкой слизью, частичками скорлупы, крошевом желтков и белков с вкраплениями черной угольной массы. Сушеная муха, которую любили созерцать коты, сбитая скорлупой, опустилась на пол.