— Ы шаа прых глы инд! — остановившись у ничем не отличающегося от соседей дома, Мелкий обратился к сидящему возле входа горняку, ковыряющемуся в зубах.
Я наклонилась к Морису, то бишь согнулась пополам:
— Это он требует аудиенции у вождя?
— Насколько могу перевести, — наморщился карлик, — он требует отпустить рыжего. А вождь уже перед нами.
Сделав вид, что не заметил нас, горняк ещё некоторое время уделил вопросам гигиены, внимательно рассмотрел добытое в межзубье и вытер о штаны. Потом нехотя, не соизволив подняться, осмотрел нас, откинулся спиной на стену дома, прогнувшуюся под его весом, и заявил:
— Вры дуарг р-ры! Ванг дита.
— Ыбн хыр кха ламма. Ни и ва, — «чужак не знает наших обычаев. Он не виновен», — это я уже и сама могла понять.
Вождь перевёл свирепый взгляд с Мелкого на Мориса, меня, как женщину, он не удостоил и презрительной усмешкой.
— Ы-ы кха, — спокойно приказал он.
— Ы-ы кха, — повторил Мелкий, с достоинством кивнул, развернулся и заковылял обратно.
— Что он сказал? Разрешил? Согласился выслушать? Идём забирать бельчонка?
Ответил мне Мелкий, дабы передать выражение наиболее точно:
— Его собираются казнить на рассвете. Никакого суда. Нам велели убираться.
— И всё?!
— Не всё. Ещё вождь послал нас в задницу.
— Мелкий, — горняк на ходу покосился на меня, но отзываться не стал. — Ты же ответил вождю то же самое.
— И именно поэтому, — Мелкий самую чуточку прибавил шагу, — мы идём очень-очень быстро.
Тюрьму горняков мы сначала услышали, а потом уж увидели. Вряд ли у них вообще была как таковая темница, поэтому об истинном назначении этих ям мы старались не думать. По крайней мере, судя по жизнерадостному голосу, доносящемуся из расщелин, они не были заполнены продуктами жизнедеятельности.
Наглого рыжего вора кинули в небольшенький ров за селением, глубиной в три его роста: горняку подтянуться и вылезти в два счёта, человеку же — никак. Там он и сидел, травя сальные анекдоты и распевая песенки, тем самым доводя до белого каления оставленных в качестве стражи амбалов.
— …а я ему и отвечаю: видел уже. У твоей жены! — закончил Когтистая лапка некую уморительную историю и сам заразительно над нею рассмеялся. Восседающий возле ямы горняк закрыл голову огромными ручищами и протяжно завыл. Наш язык он понимал вряд ли, но за те несколько часов, которые провёл рядом с приговорённым болтуном, наслушался столько, что вполне мог успеть его выучить.
ebooksa