Ловушка для осьминогов

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ну, спасибо, доченька, оценила материнскую заботу…

– Оценила? То есть конвертировала в денежном выражении? Ты обо всех нас заботилась, мама… и сейчас заботишься. Но я не оценила. А Володя оценил? В чувствах или в денежном выражении? Он дом свой продал… не спорю, дом его! Но по сравнению с тем домом, в котором он живёт… ты ведь хвалилась Семёновне, какой Володенька дом построил, фотки показывала. По сравнению с его особняком эта деревенская халупа – тьфу! И деньги, которые он за него выручил – тьфу! Не для нас, конечно, для нас это было бы просто богатством. А в чувствах? Что значил этот дом для нас всех? Покой! За эти 8 лет все Витины дружки в городе сгинули. А он держится. Экономия! Вы с огорода кормились. И за Вику душа не болела: подросток в деревне, опасностей и соблазнов меньше. И всё это Володя оценил… в той самой сумме. Для него маленькой, для нас большой. Про Витю не говорю, он свою собственную жизнь не ценит…

– Володе в детстве досталось…

– Если досталось, то я этого не помню. Ты всегда над ним квохтала: ах, бедняжка, с отчимом растёт! И что плохого сделал ему отец? Построже говорить с ним ты папе не давала, нам с Витькой больше доставалось. Вырастил, выучил. Высшее образование дал. Одному ему, родным детям не довелось.

– Но ты же выучилась, хоть и заочно…

– Я сама! До 19 лет меня учили и кормили. Дальше – сама! Ты мне со Славиком помогала, иначе бы не осилила. Я это ценю! Но… Володю и Витю ты жалела. А меня – почти никогда. Почему, мама?

– Они слабые, болезненные. А ты – сильная. Спортсменка.

– Ага. Помню, как мы с Володькой корью болели.

– Неправда! Тебе четыре года едва исполнилось, не можешь ты помнить.

– А вот помню. Мою кроватку в вашу спальню перенесли, за спинкой вашей кровати она стояла.

– Правда, мне сказали, что надо в темноте…

– А Володькину раскладушку в угол поставили. И он ныл почти без перерыва. А у меня почему-то всё время пачкались руки.

– Это сыпь. А тебе казалось, что грязь.

– Ма, а я ныла?

– Нет, только несколько раз попросила ручки тебе помыть. Да у тебя и сил не было. Всё время температура под сорок. Володя ныл, потому что болел в лёгкой форме.

– Вот! Ты их жалела, и они себя жалеть привыкли. За это я на тебя в обиде, что не научила себя жалеть.

– И что теперь?

– И всё. Не жалела, всё на себя грузила. От последней соломинки хребет переломился.

– Что ты говоришь!

– Да не ужасайся, я ещё не умираю. Но здоровье моё в дальнейшем не даст мне подработать. В бассейне я дежурить не могу. Уже предупредила Петровича, что не вернусь.