– Ну, уж дежурить-то…
– Спасибо, мама.
– А что, я неправду сказала?
– Я дежурный спасатель, а не смотрительница в музее. Бывает, что люди тонут, не слыхала про такое? Прошлой зимой пьяный дебил ученицу мою топил. Я её спасала, а он мне руку сломал. А какое спасение теперь, если у меня от влажного воздуха аритмия!
– Ты же сказала, что упала… про руку-то.
– Упала. И не один раз. К чему тебе подробности?
Словом, поговорили.
А вечером пришли Дима и Нина Васильевна. Он днём пытался дозвониться, узнать, сходила ли к Хованским, но Ларин телефон был отключён, поэтому позвонил на служебный и узнал о её болезни. Договорились навестить вместе. По дороге обменялись новостями. Услышав о нашедшейся «царице Тамаре» и её сыне, Нина Васильевна сказала:
– Господи, неужели вся эта история закончится? Мальчика пристроим, и наконец-то Лара начнёт приходить в себя! Как она пугает меня этой одержимостью им!
– А вы хорошо с Мишей знакомы?
– Вообще незнакома. Единственный раз видела его на похоронах матери. Да и Лара, ну, учила она его плавать когда-то, но только на похоронах узнала, что это Дунин сын. Она даже Дуню толком не знала.
– Вы близко знаете Лару? Вы понимаете, откуда эта одержимость?
– Да совесть у неё…
– Что совесть?
– Есть у неё совесть. А это плохо.
– Ну, вы сказанули…
– Понимаете, Дмитрий Сергеевич, совесть – она как шуба. Нельзя сказать, что не нужна, но надевается редко. Раньше, говорят, всю зиму носили, а теперь от силы несколько дней в году из-за изменения климата. А наденешь – реакция от окружающих негативная. Одни говорят, что выпендриваешься, у нас, мол, есть, но мы же не носим! А другие: сроду у меня её не было, и не нужна она. Возни, опять же, с ней много: просушивай, выветривай, нафталином пересыпай. Места много занимает в шкафу.
– Какой цинизм, – хмыкнул Дмитрий Сергеевич.
– Не цинизм, а здравая оценка.
В больнице первым делом она спросила Лару, успела ли та посетить Хованских. А услышав рассказ о визите, с робкой надеждой предположила: может, не он отец?