Злоключения на острове Невезения

22
18
20
22
24
26
28
30

– Но это же не всерьёз!

– Мам, скажи ей!

– Убил бы, если бы не подполковник.

– Но как же, вы же говорили, с детства он у вас дневал и ночевал…

– Благодарность, Юля – родственница совести. Ты дом Серёжкин видела? В таком доме совесть не живёт. Холуи его, конечно, на убийство не пошли бы. Но он бы в одиночку и убил, и расчленил, и в озере бы утопил.

– То есть вы шли на верную смерть? Но зачем?

– Надеялась договориться. И договорилась ведь.

– А если…

– А если бы наступило «если», дальше убивать он бы не осмелился.

– Мам, ты ради Наташки жизнью рисковала?

– Ради детей, сынок. Как они без мамы?

– У-у, – завыл Валера. – Ну, что ты за человек!

– Ты что плачешь, дядя Валера? – спросила Нюся, выпрыгивая из-за сарая. – У тебя голова болит, да? У тёти Маруси тоже голова болит. Потому что она водку пила. Ты водку не пей, тогда голова болеть не будет.

– Всё, Нюся, хватит, – строго сказала Марья Кузьминична. – Яйца курицу не учат. Где мальчики?

– Они подушками дерутся. У меня от них тоже голова болит!

Юля сорвалась с места. В дальнем домике метались тени, доносилось пыхтение и взвизгивание. У них ещё хватило ума не орать, чтобы не привлечь внимания взрослых! Дрались Коля и Саша. Где Вова? Марья Кузьминична заглянула в ближний домик и хмыкнула: внук, утомлённый ранней побудкой, долгой дорогой и массой впечатлений, прилёг не раздеваясь и уснул. Спал под визг двоюродных братьев и писк комаров, налетевших в открытую дверь. Она накинула на него одеяло, включила ультразвуковой отпугиватель и прикрыла дверь.

Последующие три дня пролетели быстро. Вова с утра до обеда рыбачил. С двоюродными братьями общался, но близко не сошёлся; хотя младший из них Саша всего на год старше, но было им вместе неинтересно. Зато Нюся приезжим понравилась чрезвычайно. Они её и на руках таскали, и качели ей смастерили, и на старицу её водили. Юля как-то даже вздохнула: «Надо было девочку родить». Марья Кузьминична ей улыбнулась: «Не факт, что получилась бы девочка. Да и одно дело – вот так поиграть, а если бы как Вовке пришлось из памперсов вытряхивать, в сад приводить-уводить, да кашей кормить – взвыли бы!»

Ленина жиличка оказалась художницей. Уже на следующее утро Марья Кузьминична видела, как она прошла вверх по дороге с большим плоским ящиком, висящем на ремне, закинутом на плечо. Вернувшись с рыбалки, Вова сказал, что видел её рисующей пустой дом. Бабушка пожала плечами: может, он был интересен на взгляд художника, но жители и смотреть-то на него лишний раз не хотели. Называли его «поповским», вроде бы, до тридцатых годов это был дом священника. Потом его репрессировали, семью выслали, а в доме сделали клуб. А в мезонине была библиотека. В пятидесятых клуб построили в центре села, а стоящий на отшибе большой бревенчатый дом вновь стал жилым. Обезлюдел он уже потом, но ещё до того, как Рясово стало Вторым, а после перемены русла реки наследники владельцев продали его за копейки столичным риелторам.

– Ба, а почему лужок под водой? В прошлое лето я по тропинке к ивам рыбачить ходил, а теперь вброд приходится.

– Пришлось затопить. Повадилась пьяная молодёжная компания туда ездить. Городские рыбаки, ты знаешь, наезжали, но вели себя прилично: костёр разжигали на старом кострище, мусор за собой прибирали. А эти по деревне гоняют на дикой скорости, орут, каждый раз на новом месте нагадят. Пробовали с ними поговорить, куда там! Ну, а лужок этот… его Тимофей не так давно, года три, наверное, как осушил. Там четыре ключа били. Он их почистил и отводные канавки к старице прокопал. А теперь мы их снова камнями завалили. И вода пошла на лужок.