Дорога навстречу вечернему солнцу

22
18
20
22
24
26
28
30

Разошлись мы поздно вечером, солнышко – закатное. Гляжу на поле. Выплывает облако, но странное. Едва поравнялось с нашей падью, долиной между сопок, вдруг один край у неё опустился почти до земли. Потом как бы подломился, почернел, что-то в нём изменилось, он начал двигаться, появился хобот. Хобот стал опускаться вниз, вниз, и коснулся края поля.

Такой миниатюрный смерч, бывает такое. День сильно жаркий был, а к вечеру резко похолодало. На краю поля росли луговые берёзы, пять-шесть, из одного корня. Он их связал, этот хобот, закрутил в метёлку, и дальше пошёл. Второй берёзовый куст так же…

Потом сверкнул ряд молний. Я думаю – что же делать? Пока ничего страшного, дождя ещё нет… А потом прислушался – звук нехороший в туче этой. Что-то в ней перекатывается, пересыпается. Туча всё ниже, ниже делается, густее, темнее. Думаю, пойду к копнам, укроюсь от дождя. И только поравнялся с копной – она вдруг поднялась, а одёнок остался. Я в него решил закопаться. Тут пласт сена упал сверху. Едва спрятался – сверкнуло, грохот сильный, град полетел. Ливень, молнии сверкают. Смотрю – берёзы назад разворачиваются, только стали ободранные, как мочало. Как, бывает, веник скрутишь, потом отпустишь – прутья назад разворачиваются. Второй развернулся куст, третий…

Смотрю на соседние копны – а их нет! А ровным слоем лежит повсюду трава, сено расстеленное. Прошла туча, ну, думаю, слава Богу. Град на поле быстренько растаял, июль месяц.

Стемнело, дождь идёт. Сижу в своём убежище. Прислушиваюсь, слышу: на солонце – шорох. Зверь ли пришёл, тайга рядом, или человек? Я свистнул. На всякий случай, ружьё-то наготове. Отзывается!

– А ты где, Палыч? Ты живой? – кричит Саня Шакуров.

– Живой, иди сюда, – отвечаю.

– Ты уполз? А я тут шарюсь, ищу, думал, что тебя убило …

Переждали дождик, тучи немного разошлись, луна проглянула. Стало немного видно, куда идти. Добрались до мотоцикла, поехали на стан, где днём колхозники обедали. Там шалаш, в нём – нары, переночевали…

Утром пошли посмотреть, что на поле делается. Смотрю в сторону солонца, а лиственницы – нет!

Подошёл поближе – вместо дерева торчит огромный пень, метров пять высотой, острый, и всё вокруг, до самого поля, в щепках и сучках, кольях… Все они воткнулись в грунт.

Если бы молния попала в сухое дерево, оно бы сгорело. А угодила в живое, сок закипел, и лиственница… взорвалась! Буквально через считанные минуты после того, как я ушёл.

Надоумило меня уйти вовремя! Триста лет молния не попадала, и ещё столько же не попадёт сюда. Всё может случиться в любой момент, никакой гарантии. Сколько таких случаев описывают люди, особенно когда путешествуют… Какая сила хранит? Есть Хранитель.

Однажды сел под деревом, устал, решил костёр развести. Уже хворост подсобрал. Потом что-то мне как будто сказало, какая-то сила заставила встать и уйти под другое дерево, пересесть, и на старом месте случился обвал, всё камнями завалило. Есть что-то в природе, есть.

Проигравший жизнь

Этот посёлок, скудный на зелень, но богатый пыльными ветрами и ярким солнцем, для меня навсегда останется символом жизни до веры… В этом мире можно было жить, но пустота бывала невыносимая…

На самом деле без Бога жить невозможно. Но человек до осознания этого – младенец умом. Душа всё понимает и пытается объяснить необъяснимое, но не может, и тоскует…

В этом посёлке я прожила несколько лет. Остро-ярких, сочных и… пустых. Помню, как нередко хоронили моих сверстников, мальчишек, погибших из-за бешенной езды на мотоциклах. Гоняли они, конечно, без шлемов… Бывало, пацаны спьяну тонули в коварной каменистой речке, что делила посёлок на две неравные части. Погибали в драках, от поножовщины… Смерть ходила рядом, обыденная и пугающая, отвратительная и удручающая, и о ней старались не говорить и не думать…

Однажды меня удивили одни похороны. Вернее, не они сами, а моя реакция на них. Хоронили какую-то незнакомую бабушку с нашей улицы. Я вышла посмотреть на процессию, и почему-то пошла вместе с малочисленной толпой. Так плакала, как редко в жизни… С каким-то облегчением и упоением, словно вот, нашелся повод поплакать открыто и всласть. До сих пор помню ощущение тоски и …облегчения…

В этом посёлке у отца был друг. К нему я приглядывалась внимательно и настороженно. У отца, в принципе, друзей не было никогда. Первым и лучшим другом его была моя мама, с которой они жили так плотно, были поглощены друг другом, что даже нам, детям, порою не находилось места в их тесном мире.