За окном тянутся безжизненные поля-стадионы. Когда-то мы всей школой на старых совхозных автобусах приезжали сюда копать картошку.
Шли с ведрами по рыхло-влажным черным полосам. Выбирали картофелины покрупнее, а мелкие не собирали вовсе. Это дома нужно было копаться в грядах и выбирать всю мелочь пузатую, а тут никто над нами не надзирал, мы и не напрягались…
Впереди тарахтел тракторишко с картофелекопалкой, мальчишки перебрасывались клубнями, на обочине дымился костерок – там варился чай. Все ждали главного события: общего обеда. На расстеленном брезенте высилась гора всяческих вкусностей – хлеб, консервы, домашние блины и пирожки, яйца и печеная картоха впридачу.
Наскоро ополоснув руки в ледяном ручейке у поля, мы усаживались на перевернутые ведра и так набрасывались на еде, будто никто месяц не кормил…
Сейчас поля пустуют. Земля уплотнилась, выбралось на поверхность несметное количество камней, их обмыло дождями, обдуло ветрами, и они усыпали все пространство, пестрея средь жухлой травы. Треплются на ветру пучки ковыля, и не верится, что здесь росло еще что-то, кроме этих скудных былинок.
Я вижу дорогу, что бежит, песчаная, вдоль асфальтовой трассы, а потом, петляя, уходит в распадок, и сердце екает. Она когда-то исхожена была нашими детскими ногами вдоль и поперек, я помню каждый ее изгиб, она снится мне… За последним поворотом, за тальниковыми зарослями видны первые дома деревни, где прошло наше с Алешкой детство… Мы с братом переглядываемся.
– Был я там недавно.… Может, и съездим как-нибудь…
Дорога давно позади. «Запорожец», дребезжа, с натугой идет в гору.
…Мы уехали из деревни, когда я окончила восьмилетку, Алеша перешел в третий класс. Перебрались в поселок, километрах в сорока от прежнего места жительства. В деревне родственников не осталось, наведываться стало не к кому и незачем.
В ту далекую весну пришли машины, и мы грузили вещи. Огромное зеркало шифоньера хаотично ловило отражения: лоскут неба, косую крышу зимовья, конопатую курицу на поленнице…. Успокоилось, наконец, притиснутое узлами с бельем и стульями вверх ножками. А потом, в свободном уголке вверху, отражение снова дернулось и поплыло, но никто не знает, что оно, впечатлительное зеркало, ловило и отбрасывало в пространство во время пути.
На новом месте никто в скачущие отражения не вглядывался – они были столь же новыми, как и окружающая действительность…
Новое жилье встретило настороженно. Непонятные запахи. Огромные, по сравнению с теми, что остались на прежнем месте, сумрачные от пыли окна. Незнакомо поскрипывающие половицы. Дом кряхтел, прислушивался, размышлял – дружить с нами или нет.
Мы начали с побелки. Отец что-то мастерил во дворе, визгливо пела пила, деловито стучал молоток. Слышались восторженные Алешкины вопли – очередное сокровище нашел в кладовке. Мы с мамой белили, тщательно, словно разглаживали нахмуренные стены, промывали окна, и чистый, светлый дом наконец-то принял нас, просиял, приветливо запел на затопленной печке чайник.
И шифоньер встал на место, на котором стоит до сих пор, и, думаю, несказанно рад, что в зеркале отражаются привычные, предсказуемые вещи…
Почему мне всегда хочется назвать маму – мамой, а папу – отцом? Степень приближения души. Я их обоих люблю, но по-разному. Эта одновременная раздвоенность души так привычна, что я, против воли, неосознанно, создаю похожую обстановку в своей семье… Дисгармония, как привычная среда обитания повторилась в нашем с тобой доме. Что мы уготовили нашим детям?!.
…Алеша подрулил к знакомым зеленым воротам. Ого, какие сугробы в палисаднике! Они, заметенные песками, словно из черного сахара, не растаяли еще…
На крыльцо вышел кто-то. Над воротами нырнула потертая шапка. Отец. Папа…
Глава 5. В родительском доме
Долго не бываю в родительском доме, и в первый момент он мне кажется отстраненным, чужим, будто с тех пор, как отпустил, не находит для меня места. Помню, плакала над случайно услышанными мамиными словами: «Дочь теперь – отрезанный ломоть…»
Время, однако, показало, что это не так. Никуда он не денется, родной дом. Подичится, поворчит, и освободит для меня место. Сначала на табуретке в кухне, потом в уголке старого дивана, на котором, неизменно, покрывало «шашечками». А потом пустит в свои объятия «папимамина» полутораспалка с никелированными спинками: отдохни, доча.
ebooksa