– Разве можно ненавидеть море! Оно же прекрасно! – недоумевая произнёс Иосиф, который успел изрядно соскучиться по своему «Ангелу».
Ибрагим с сыновьями после вечернего намаза решили пойти наконец в таверну. Он открыл дверцу погреба и прислушался. Из темноты послышался какой-то шорох.
– Есть здесь кто?– крикнул он.
– Есть, есть! – обрадовался турецкой речи ншанджи, – прошу тебя, подай мне лестницу!
– А ты кто такой?
–Я ншанджи его величества, – гордо сказал пленник, – а ну, чабан, вытащи меня отсюда.
– Правду мне говорил Сократ, что этот джинн будет прикидываться ншанджи, – сказал Ибрагим сыновьям и крикнул ему, – ты мне мозги не крути! Мы всё про тебя знаем!
– Что ты знаешь?
– Я знаю, что ты джинн. И нечего юлить.
– Какой джинн, придурок. Джиннов не существует. Я – ншанджи его величества. Сократ держит меня взаперти уже два дня.
– Ври, да не завирайся. Стал бы Сократ запирать дворцового чиновника у себя в погребе? Делать ему нечего? Хоть ты и хитрый джинн, но меня не проведёшь. Ибрагим таких, как ты, сотнями видал на своём веку.
Аллаэтдин понял, что не сможет уговорить чабана и решил поменять тактику.
– Ладно, я – джинн. Только выпусти меня отсюда.
Ибрагим хотел уже приставить лестницу, но потом опять передумал и сказал:
– А зачем мне тебя оттуда вытаскивать? Вдруг ты захочешь мне причинить зло? Нет уж, посиди там ещё.
Ншанджи понял, что влип основательно, и в отчаянии крикнул:
– Я тебе хорошо заплачу! Быстро подавай лестницу!
– А не верю тебе,– ответил Ибрагим, упиваясь своей властью над джинном.
Аллаэтдин, поняв что перед ним конченый идиот, бросил ему золотой византин.
– Ого,– удивился чабан, пробуя золото на зуб,– ты и вправду джинн. Бросай ещё, а то уйду и вернусь только через месяц.